то, что я не могу выполнить даже одну из самых основных человеческих функций?

Стал бы он относиться ко мне так же, если бы знал?

В конце концов, кто станет поклоняться сломанной богине?

— Как ты думаешь, кто получит приз в конце программы? — спрашивает Закари, его голос пробивается сквозь мои мысли. — Программа "Апостолы"?

Его вопрос прозвучал спокойно, но от него у меня замирает сердце в груди. Я опускаю взгляд, не решаясь посмотреть на него.

Потому что у меня не хватает смелости сказать ему, что я еще не решила, принимать ли приглашение мистера Эмброуза. Потому что у меня не хватает сил сказать ему, что путь моей жизни был перенаправлен в то русло, которое я никогда не выбирала.

Потому что у меня нет способа объяснить Закари — потому что я еще не могу с этим смириться, — что мы с ним не всегда будем оставаться идеальными параллелями Марвелла.

Скоро я начну вращаться под острым углом, отдаляясь от него навсегда, пока его присутствие в моей жизни не станет лишь воспоминанием, далеким сном.

— Буду, — отвечаю я ему. — Очевидно.

Глава 21

Страх и судьба

Теодора

Я успеваю съесть почти половину того, что лежит на моей тарелке, и допиваю кубок вина, от которого мне становится тепло и спокойно.

Когда мы заканчиваем, Закари все убирает, и мы вместе идем в пустой обеденный зал, где он возвращает тарелки, столовые приборы и бутылку вина на кухню. Затем Закари предлагает мне руку, чтобы проводить меня обратно в здание для девочек шестого класса.

Солнце уже давно село, и кампус опустел. Холодный ветер гонит остатки лета прочь, в ночном воздухе витает аромат жимолости. Свет фонаря окрашивает лазурную темноту раннего вечера золотыми переливами. Ночь тиха и спокойна, коконом окутывая нас с Закари.

— Что-то случилось во время летних каникул? — наконец спрашивает Закари.

Этот вопрос весь вечер вертелся у него на языке. Я наблюдала за тем, как он пытается проглотить его обратно, тревожа его кончиком языка, словно тыкая в больное место. Я наблюдала, как он размышляет, стоит ли дать ему волю или проглотить обратно.

Но Закари никогда не уклонялся от вопросов, какими бы сложными они ни были.

Философ в нем никогда бы не позволил ему этого.

Я медленно покачала головой. — Нечего.

Это не совсем ложь. На каникулах ничего не произошло. Разговор с отцом не считается чем-то. Узнать, что я не буду учиться в университете и перееду в Россию, чтобы жить с ним и быть брошенной, как кусок мяса, на прилавок брачного рынка, — ну, это, может, и считается, но как я смогу сказать об этом Закари?

Смогу ли я вообще ему сказать?

Он беспокоится обо мне, и если бы наши позиции поменялись местами, я бы тоже беспокоилась о нем.

Я колеблюсь и добавляю: — Атмосфера в доме моей семьи… немного напряженная.

Он сжимает мою руку в знак молчаливого признания. — Я могу это понять, поверь мне.

— Напряженное лето в замке Блэквуд? — спрашиваю я.

"Напряженное лето в поместье Блэквуд", — поправляет он меня с полуулыбкой.

Отношения между мной и Закари никогда раньше не позволяли делиться подобной информацией. В прошлом границы между нами всегда были четкими. Мы могли обсуждать любые темы, лишь бы они не были личными. Мы избегали всего, что могло бы перевести наше соперничество на территорию дружбы.

Но, похоже, все, что нам удалось сделать, — это миновать дружбу и попасть в нечто другое, гораздо более мутное и сложное.

— Напряженная ситуация в целом или напряженная ситуация для вас? — спрашиваю я.

— И то, и другое, — отвечает он.

Ветер сопровождает его слова внезапным порывом, от которого листья шелестят, как от вздоха.

— Не могу представить, как лорд и леди Блэквуд могут быть тобой недовольны, — говорю я.

— Если честно, я тоже, — отвечает он. — Я бы считал себя идеальным сыном.

Я подавляю смех, завидуя его самоуверенности.

— Ты бы так и сделал, правда? — пробормотала я. — Идеальный сын: умный, красивый, скромный…

— Ты считаешь меня красивым?

— Я сказала умный и скромный.

— Ты сказала "красивый", — говорит он. Свободной рукой он достает из кармана телефон и бормочет: —Я добавляю это в свою коллекцию комплиментов.

— По-моему, я никогда в жизни не делал тебе комплиментов.

Он открывает заметку и направляет на меня экран своего телефона. — Вот. Письменное, датированное доказательство.

Я смотрю на его экран. — Не помню, чтобы я когда-нибудь хвалил твой почерк.

— Это настораживает, — бормочет Закари, набирая текст на своем телефоне. — Может, ты заполнила свою память таким количеством строф Китса, что не оставила места для каких-то основных воспоминаний.

— Я не думаю, что сказать тебе, что у тебя красивый почерк, считается основным воспоминанием.

Он качает головой.

— Ну, то, что ты назвала меня красавчиком, считается одним из моих основных воспоминаний — и теперь ты никогда не сможешь этого отрицать. — Он показывает мне свой экран. — Вот — три комплимента. Три комплимента за почти семь лет. Вот как ты скуп на них.

— И все это только для того, чтобы ты не рассказывал мне, чем ты раздражал своих родителей.

Он смеется. — Ты не спрашивала.

— Я спрашиваю.

— Я ничего не делала.

Я закатываю глаза, хотя он не смотрит на меня. — Конечно, нет.

— Они хотят, чтобы я занялся политикой, — говорит он после недолгого молчания. — А я не намерен этого делать. Поскольку у них нет возможности заставить меня, возникла патовая ситуация, которая привела к напряжению за обеденным столом. Вот так.

Я не ожидала, что он будет настолько откровенен, что у него будет столько информации. Не знаю, почему, ведь Закари никогда не уклоняется от вопросов и не отвечает на них. Закари, при всем его остроумии, высокомерии и сарказме, живет, опираясь на правду.

И часть меня знает, что он никогда не откажет мне в том, о чем я спрошу.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я. Мой голос почти срывается. — Откуда ты знаешь, что у них нет способа заставить тебя?

Он пожимает плечами.

— А что они собираются делать? Запрут меня и заполнят за меня мои заявления в университет? Заставят сдавать экзамены под дулом пистолета? Приковать меня к скамье в зале заседаний Палаты лордов?

Его ответ, как и он сам, полон воздушного высокомерия и сарказма. Но он пронзает меня до глубины души.

Я задаю себе тот же вопрос: как мой отец мог заставить меня вернуться в Россию? Взять меня в аэропорту под дулом пистолета? Запереть меня в своем доме и приковать