компенсаторной функцией, служат указанием – симптомом, если угодно, на тот факт, что индивидуум где-то разошелся со своим бессознательным, где-то отклонился от естественного пути, почему-то пал жертвой собственного честолюбия и нелепых в тщеславности замыслов; если продолжит пренебрегать такими указаниями, то пропасть будет расширяться, и он рухнет в нее, как случилось с нашим пациентом.

248 Хочу подчеркнуть, что небезопасно истолковывать сновидения без пристального внимания к их контексту. Ни в коем случае нельзя прилагать к ним какую-либо теорию, но всегда нужно спрашивать сновидца, каковы для него самого те или иные образы. Сны всегда связаны с какой-либо частной проблемой индивидуума, по поводу которой он выносит неверное сознательное суждение. Они неизменно выражают реакцию на нашу сознательную установку, подобно тому, как тело реагирует на переедание или недоедание (или на иное злоупотребление). Сны – естественная реакция саморегулируемой психической системы. Эта формулировка ближе всего к выведению теории о структуре и функции сновидений. Я придерживаюсь той точки зрения, что сны многомерны, непредсказуемы и неисчислимы, как и сам человек, за которым мы наблюдаем днем. Если проследить за кем-либо довольно долго, мы увидим и услышим самые разнообразные реакции; так же обстоит дело со снами. В сновидениях мы столь же разносторонни, как и наяву; невозможно составить и обосновать теорию множества проявлений сознательной личности и невозможно выстроить общую теорию сновидений. Иначе мы обрели бы почти божественное всеведение о человеческом разуме, но у нас его, конечно же, нет. Нам известно о разуме крайне мало, из-за чего мы и называем то, чего не ведаем, бессознательным.

249 Впрочем, сегодня я намерен опровергнуть сам себя и нарушить все свои заповеди: я буду толковать единичный сон, более того, я не знаком со сновидцем и не располагаю необходимыми ассоциациями. Поэтому мое истолкование будет произвольным, и тому имеется убедительное оправдание. Если сон искусно составлен из личностного материала, приходится полагаться на индивидуальные ассоциации, а вот если сон обладает выраженной мифологической структурой (это различие сразу бросается в глаза), то он взывает к нам на универсальном языке, и любой может подобрать параллели для выстраивания контекста – при условии, конечно, что располагает необходимыми знаниями. Например, если во сне разыгрывается схватка между героем и драконом, каждый способен кое-что сказать по этому поводу: все мы читали сказки и легенды и знаем кое-что о героях и драконах. На коллективном уровне сновидений практически нет различия между людьми, тогда как на персональном уровне налицо полнейший разброд.

250 Главная составляющая сновидения, которое я собираюсь вам поведать, мифологична. Здесь мы сталкиваемся со следующим вопросом: при каких условиях снятся мифологические сны? Нас они посещают крайне редко, так как наше сознание в значительной степени оторвано от подспудного архетипического разума. Мифологические сновидения поэтому воспринимаются нами как сугубо чуждый элемент. Но это не так для тех людей, чье сознание ближе к первобытной психике. Дикари уделяют немалое внимание таким сновидениям и называют их «большими» снами, в противоположность обыденным. Они чувствуют, что эти сны значимы и содержат некий общий для всех смысл. Поэтому в племенной общине сновидец всякий раз считает себя обязанным поделиться «большим сном», выслушать который созывают специальный совет. «Большие сны» также излагались на заседаниях римского сената. В первом столетии до нашей эры одной дочери сенатора приснилось, будто богиня Минерва[112] сошла к ней и пожаловалась, что римляне совсем забросили ее храм. Эта дама сочла необходимым пересказать сон сенату, и тот проголосовал выделить определенную сумму денег на восстановление храма. Схожую историю излагает Софокл: о краже драгоценного золотого сосуда из храма Геракла. Во сне Софоклу явился бог и назвал имя вора[113]. Когда сон повторился в третий раз, Софокл счел нужным известить ареопаг[114]. Подозреваемого задержали, и в ходе расследования он признался и вернул украденный сосуд. Эти мифологические, или коллективные, сновидения обладают свойствами, вынуждающими людей инстинктивно их рассказывать. Инстинкт здесь вполне уместен, ибо такие сны не принадлежат индивидууму – они имеют коллективное значение. Они истинны сами по себе, в особенности же они истинны для ряда людей в определенных обстоятельствах. Вот почему в Античности и в Средние века сны высоко чтились. Тогда думали, что они выражают коллективную человеческую истину.

251 Что ж, обратимся к нашему сновидению. Его сообщил мне один коллега несколько лет назад и добавил при этом некоторые подробности о самом сновидце. Мой коллега – клинический психиатр, а пациентом оказался достойный молодой француз двадцати двух лет, образованный и подкованный эстетически. Он путешествовал по Испании и вернулся подавленным, а в его состоянии опознали маниакально-депрессивный психоз в депрессивной форме. Вообще заболевание было легким, но для него самого оно обернулось пребыванием в клинике. Спустя полгода его выписали, а через несколько месяцев он покончил с собой, хотя почти полностью излечился от депрессии, то есть совершил самоубийство, находясь в полном сознании. Мы поймем причину самоубийства по сну, который приснился этому человеку в самом начале депрессии. Под большим собором Толедо находится полость с водой, сообщающаяся с рекой Тахо, которая опоясывает город. Эта полость занимает небольшое темное помещение. В воде живет огромный змей, его глаза сверкают, как бриллианты. Поблизости хранится золотой кувшин, в котором спрятан золотой кинжал. Этот кинжал – ключ к городу, его обладатель получает полную власть над Толедо. Сновидец знает, что змей – друг и защитник Б. С., его юного приятеля, который тоже появляется во сне. Б. С. опускает босую ногу в пасть змея, тот дружелюбно ее лижет, а Б. С. весело играет со змеем; в нем нет и тени страха, он невинен, как дитя. Во сне Б. С. около семи лет, он и вправду приятель сновидца из времен раннего детства. С той поры, как извещает сон, змея забыли, и никто не осмеливается спускаться в его обитель.

252 Это своего рода вступление, затем начинается действие. Сновидец наедине со змеем, беседует почтительно, но без страха. Змей говорит, что Испания принадлежит ему, раз он – друг Б. С., и просит вернуть мальчика. Сновидец отказывается, но взамен обещает сам спуститься в темноту пещеры и подружиться со змеем. Позже он меняет решение и вместо исполнения обещания хочет отправить вниз своего приятеля, господина С. Тот происходит из испанских мавров, и для спуска в подземную полость ему нужно восстановить в себе исконную храбрость этого народа. Сновидец советует ему прихватить меч с красной рукояткой, якобы найденный в оружейной мастерской на другом берегу Тахо. Это как будто очень древний меч, когда-то выкованный фокейцами[115]. Господин С. берет меч и