Себастьян вздохнул и расправил плечи, показывая всем своим видом, что хоть и понимает недопустимость подобных действий, но не собирается их скрывать.

— А живешь ты все в том же районе? В той же квартире? — спросил он.

— Да. — Лицо Евы смягчилось. — Все в той же. Она хоть и маленькая, но вполне меня устраивает.

— Одна? — задал Себастьян жизненно важный для себя вопрос и замер в ожидании ответа.

— Что — одна? — Ева непонимающе покачала головой, растерянно, лишь уголком рта улыбнулась.

— Живешь по-прежнему одна? — уточнил Себастьян.

Она внимательнее всмотрелась в его черты и впервые заметила, что в этом человеке под внешними мужественностью и независимостью кроется тонкая душа, которую она, Ева, может запросто ранить. Это открытие неизвестно отчего настолько сильно поразило и порадовало ее, что, даже не пытаясь кокетничать или испытывать его терпение, она просто ответила.

— Да, одна. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Так. — Себастьян, вновь разыгрывая беззаботность, но на этот раз довольно плохо, развел руками. — Из чистого любопытства.

Ева засмеялась.

— Кстати, почему ты ничего не расскажешь о себе? — спросила она. — Заваливаешь меня вопросами, я послушно на них отвечаю и при этом понятия не имею, с кем именно имею дело. Не исключено, что ты прилетел сюда, скрываясь от полиции. Или от забеременевшей любовницы. — В ее глазах заплясали чертики.

Себастьян рассмеялся.

— Не беспокойся, ни полиция, ни покинутая любовница за мной не гонятся. С копами я в прекрасных отношениях, а любовницы…

А любовницы в данный момент у меня просто-напросто нет.

Он взял со столика бокал и сделал большой глоток вина.

— Странно… — протянула Ева. — Никогда бы не подумала, что у такого парня, как ты, нет любовницы…

— Внешность часто бывает обманчивой, ответил Себастьян и в следующую же секунду, увидев, как напряглось и побледнело лицо Евы, пожалел о сказанном.

— Что верно, то верно. — Она гордо подняла подбородок и отвернулась. Себастьян невольно восхитился ее удивительно правильным, красивым профилем. — В справедливости этого высказывания я убедилась на собственном горьком опыте.

— А занимаюсь я продажей компьютеров, комплектующих и оргтехники, — сказал Себастьян, спеша продолжить начатую тему. — У меня фирма, называется «Новый век». Недавно мы открыли филиал в Глазго.

— «Новый век»? — переспросила Ева, поворачиваясь и тут же забывая о своей обиде. — Предприятие, на котором работает мой отец, недавно закупило в этом самом «Новом веке» партию компьютеров. Вот это да! Я и подумать не могла, что эта фирма принадлежит тебе. Как интересно и странно устроена жизнь!

— Ты права.

Ева тоже взяла со стола бокал. На протяжении некоторого времени оба в молчаливой задумчивости потягивали вино и смотрели, как колеблется желтоватое пламя свечей.

Молодая женщина думала о том, что, если бы в эту самую минуту Себастьян повторил те слова, которые говорил ей в тот роковой вечер в Глазго, если бы опять предложил быть вместе, она пошла бы за ним на край света…

Но вряд ли после того, как я выставила его вон, он станет передо мной унижаться, захочет сделать мне столь серьезные предложения, размышляла она, почему-то не испытывая ни отчаяния, ни мучительно-бессмысленного желания каким-то образом изменить прошлое, что-то исправить. Я люблю его и должна радоваться тому, что имею. Его присутствию, нашей легкой беседе, этому волшебному вечеру. Надо уметь ценить то, что судьба мне дарует. По-моему, именно это пыталась мне втолковать тетя. Да, точно. Я люблю Себастьяна, он рядом, мы одни в этом номере…

Так зачем ломать голову над чем-то еще?

Ева медленно поставила бокал на столик и повернула голову. Себастьян смотрел теперь не на пламя свечей, а на нее.

Если секунду назад, задавшись вопросом, по-прежнему ли он серьезно увлечен ею, она могла засомневаться, то сейчас, глядя в его глаза, не задумываясь, ответила бы «да». Взгляд Себастьяна говорил не только о желании интимной близости, но и о более глубоких, более возвышенных эмоциях.

Объятая жаром и словно заколдованная, Ева стала медленно наклоняться к нему.

Когда их губы коснулись друг друга, страсть, копившаяся в душе обоих целый год, вырвалась наружу сметающей все на своем пути лавиной. И для Евы стало совершенно неважно, что последует за этим вечером, — она полностью отдалась на волю чувств.

За окном была глубокая ночь. С улицы сквозь приоткрытое окно лишь изредка доносились шаги загулявшихся где-то и возвращающихся в отель только сейчас туристов да шум и в это позднее время несшихся по дороге автомобилей. Свечи в подсвечнике, такие стройные и высокие поначалу, догорали.

Ева лежала на кровати спиной к нему. Лежала молча и не шевелилась, но Себастьян чувствовал, что она не спит. В растрепавшихся прядях ее густых волос играли отблески свечей, потрясающе изящный изгиб талии казался позолоченным.

Себастьян смотрел на эту женщину и после познанного в ее пылких объятиях блаженства ощущал себя навек и безвозвратно принадлежащим ей.

Ему хотелось сочинить для нее прекраснейшие стихи, написать ее на холсте маслом вот такой, обнаженной, расслабленной, беззащитной, выразить все то, что, глядя на нее, испытывал при помощи музыки. Но, увы, он не был ни поэтом, ни композитором, ни художником. Не мог даже в данное мгновение рассказать о своих чувствах простыми словами, потому что язык его, словно одеревенев, не двигался, а шевелить губами не хотелось — на них все еще сохранялся вкус поцелуев Евы.

Я вкусил райского блаженства, размышлял он. Познал лучшее, что человеку дано познать в этом мире. И за что мне выпало такое счастье?

Чем я заслужил подобную милость судьбы?..

Но когда любовный туман в его голове начал потихоньку рассеиваться, Себастьян с тревогой подумал о том, о чем с момента неожиданной встречи с Евой в аэропорту и до сих пор заставлял себя забыть.

Что она ответит, если я опять попрошу ее стать моей? До конца наших дней… Как отреагирует, если я заведу речь о совместной жизни в новом уютном доме, о создании семьи, о детях?

Себастьян вспомнил, как приезжал к Еве в Глазго и каким пугающе чужим и безжизненным выглядело тогда ее лицо, как она кричала, выгоняя его. И отчаянная надежда на прощение вновь вытиснилась в его душе отвратительным страхом, который он ненавидел в себе, от которого жаждал избавиться.

Если я струшу, не заговорю с ней сейчас, то смогу опять потерять ее, теперь уже навек.

Я должен это сделать во что бы то ни стало, ведь не случайно судьба опять свела нас здесь.

Я должен, должен.

Себастьян уже хотел было коснуться плеча Евы рукой и начать разговор, но не смог пошевелить и пальцем, скованный все тем же идиотским страхом.