кармане лежало рублей десять, и примерно столько же – он это знал – у братьев Неуховых, причем на двоих. Кроме них еще были Самосины, а уж у этих деньги в последнее время водились, благодаря удачному браку старшего, Василия Гавриловича.

Играли, как всегда, в «фараона»…

– А ну-ка, Василий Гаврилович, – тяни!

– Валет! Оп-па!

– Эх, кабы на вашего-то валета да трефовую даму! Тьфу ты… мимо! Господи, вот ведь идет же нынче всякая шваль!

– Зато вам в прошлый раз везло, дражайший Иван Петрович! Что, уж и не помните, как весь банк заграбастали?

– Ой! Так уж и заграбастал! Это когда было-то, господа?

– Ваш банк, Антон Авдеевич! Прошу.

– Тяните, господа. Тяните!

Неуховы жулили! Явно! Причем – на пару.

Антон это четко видел.

На валета Иван Петрович откинулся шестеркой, зная, что его братец пришпилит банчок дамой! Ну, ведь пришпилит же…

Так и есть! Точно.

И даму эту Неухов-младший ловко вытащил из рукава!

Играли клейменой «рижской» колодой. Их для князя покупали как раз Неуховы, так сказать – «с оказией». Ну и себе приобрели – на будущее… м-да-а… Как с такими играть-то? Не играть, а канделябром по мордасам за такие-то позорные дела!

Канделябром… Так-то оно так… Но…

А теперь вот на даму – туз! На этот раз – старший Неухов. Со старым-то князем они осторожничали, а вот с гостем не стеснялись – забрали почти все его серебро и не побрезговали ассигнациями! Да и с Самосиными особо не церемонились – дав немного выиграть для затравки, раздели почти до исподнего.

Вот опять… Кирилл незаметно вытащил короля, бросил… сорвав весь банк!

– Ох, и везет нынче вам, Кирила Петрович!

Ну да, ну да, везет…

Антон вновь заметил…

И самое главное – Кирилл тоже заметил, что он заметил!

И Антон заметил, что Кирилл заметил, что…

В общем, обменялись взглядами. А игра-то шла…

И что теперь? Канделябром? А потом Неуховых нигде принимать не будут и от приличного общества, от всех домов отлучат! Живите, как хотите… Проживут? Вряд ли…

Антон Авдеевич бы, конечно…

Но вот Антон Аркадьевич – нет!

Черт возьми! Да не так уж и жаль этого богатого залетного хлыща! Не говоря уже о Самосиных – те еще сволочи братцы… Тираны-крепостники! И прежестокие.

А вот про Неуховых крестьяне ничего плохого не говорят. Наоборот даже…

Значит… Да и черт-то с ним, с этим поганым «обществом»!

Кирилл к тому же вон как помог…

– Банкуйте, Кирилл Петрович!

Вскоре сделали небольшой перерыв – прогуляться по саду… Крепостных уже перестали пороть, и сад наполнился музыкой… Как же дивно играли музыканты! Те же, кстати, крепостные…

Младший Неухов подошел к Антону первым. Улучил момент. В глуши, за беседкою… И старший, вон, маячит неподалеку…

– Антон Авдеевич! Нам бы поговорить…

Подойдя, Кирилл недобро улыбнулся и сунул руку в карман кафтана. Что у него там, под клапаном с медными пуговицами? Стилет? Или кое-что похуже? Да что бы ни было…

– Играйте, друг мой, – светски улыбнулся поручик. – Завидую – вам обоим нынче везет! Поможешь с девушкой? Я про ту, о ком просил…

– Конечно, помогу! Обращайся, – улыбнулся Неухов-младший. И, чуть понизив голос, сказал: – Везет нам не очень-то часто… А если приезжие богатеи – чего ж?

– Вот и я о том же, – махнул рукой Сосновский и направился в дом…

– Антон Авдеевич! – вдруг окликнул его Иван Петрович. – Уф-ф! Насилу вас догнал. Знаете что… вы мне долг-то не отдавайте. Тогда, говорят, колода неправильная была, неклейменая… Право же, невместно такие долги требовать… Вот, ей-богу, невместно! Давно хотел сказать…

Сказал и посмотрел этак, со значением, зыркнул взглядом… И тут же беспечно потрепал Антона по плечу:

– Ну, господин поручик, думаю, мы с вами поладим?

– Уже поладили. Да, и братец ваш Кирилл Петрович мне помочь обещал в одном деле…

– Обязательно поможет! Всенепременно-с. Не извольте сомневаться, мой дорогой друг!

* * *

На следующий день Сосновский послал в Нарву пару шустрых мальчишек. Дал им денег и наказал купить местных газет с объявлениями. Собственно, в Нарве выходил небольшой листок, но большой популярностью пользовались еще газеты ревельские и столичные – все ж таки Нарва к Санкт-Петербургской губернии относилась. Не так, в общем-то, и много газет в те времена имелось – Антон прочел их все за двадцать минут, интересуясь в первую очередь объявлениями о продаже крестьян.

«Продается мальчик, умеющий чесать волосы, и дойная корова…» «…11-ти лет девочку и 15-ти лет парикмахер, да сверх того 4 кровати, перины и прочий домашний скарб…» «…малый 17-ти лет и мебеля…» «У Пантелеймона, против мясных рядов, продаются лет тридцати девка и молодая гнедая лошадь…»

Хм… Молодой человек покачал горловой – все это вряд Чуркина заинтересует… Как и вот это: «Отдаются в услужение: чеботарь 25 лет, по стройности и росту годен в ливрейные гусары, и жена его 18 лет, не уступающая хорошему кухмистеру в приготовлении кушанья… хороший малый лакей, но изветшался: из девичьей его не выгнать… горничная услужливая и расторопная, но очень уж умна: в барыни захотела, повар – золотые руки, но как запьет, так прощай на целый месяц…»

Вот уж этого, последнего, вряд ли кто и возьмет!

Ага… Ага… А вот, кажется, то, что надо: «Две девушки-невесты 16-ти и 18-ти лет, умеют прясть, ткать и собой пригожи, по 25-ти рублей каждая. Спрашивать в поместье Славкова, невдалеке от Копорья».

Копорье… Потащится туда перекупщик ради двух девушек? А почему бы и нет – не так уж и далеко!

Конечно, можно было Чуркина просто поискать, поспрашивать по трактирам… однако же младший Неухов сие категорически отсоветовал – насторожится купец, тот еще черт – бывалый!

В Копорье Сосновский отправился уже на следующий день, прихватив с собой верного Парфена. Парень был влюблен в Аграфену, которую, в числе прочих, барин не так давно вдруг отказался продавать подозрительным покупателям… И за то Парфен был искренне, до глубины души, благодарен!

– Славковка? – сидевший на возу с сеном мужик, поправив на голове шапку, указал кнутом. – Эвон, барин – повертка. Вон, прямо за липою… По ней и езжай.

Благодарно кивнув, Антон дернул узду…

С погодой нынче повезло – в синем прозрачном небе ярко светило солнышко. Однако слишком не жарило – с не такого уж и далекого моря дул прохладный ветер. Дорога лежала лугом, зеленущим, с россыпью золотистых лютиков – словно бы какой-то великан швырнул цветы горстью! По краям жались к пыльной обочине крупные ромашки со сверкающими белыми лепестками, желтые мохнатые одуванчики и ярко-голубые васильки – тот еще сорняк, коли завелся в поле – беда!

Сразу за высокой одиноко стоящей липою с прозрачно-золотистой