Ага-а-а… Так вот откуда у Самосиных их богатство! Вернее, у Василия Гавриловича… Женился-таки на богатой вдовушке! Молоде-е-ец…

– Марья Николаевна, вишь ли, наказывала девок купить, в горничные, – цепко оглядывая двор, пояснил Самосин. – Посмазливее, да чтоб не дуры… Ну, это мы враз… Знаю, тут в трактирах сговариваются… Мы тут одну было нашли – смазливую, хоть и тоща больно. Зато грамоту знает – будет Марье Николаевна на ночь рассказки читать! Канюковы, помещики, продают… Да вы их, верно, знаете?

– Да уж знаю. И…

– А вон и девки, братец! – указал рукою Николенька. – Ишь, цацы какие.

Сосновский повел плечом:

– Так я ж их и продаю.

– Вот же славно! – Василий Гаврилович радостно всплеснул руками. – И в какую цену, разрешите узнать?

– Полсотни! Каждая.

– Ско-олько? И вон та плюгавенькая – полсотни? Ну-у, Антон Авдеевич, тут мы с вами еще поторгуемся!

– Хорошо бы девиц-то проверить, – озабоченно протянул Николенька. – Вдруг да с изъяном каким?

Сосновский безразлично пожал плечами:

– Проверяйте!

Кто он был сейчас – точно Антон Аркадьевич или все же больше – Антон Авдеевич? После разговоров обо всех здешних делах подсознание ощутимо давило… Молодой человек даже потер виски.

Крепостных красоток братья Самосины осматривали умело и деловито: не поленились и зубы глянуть – целы ли? Общупали всех, а потом велели раздеться… Разделись, куда деваться? Не люди ведь – скот… Однако же сами-то девушки так не считали, покраснели все, застеснялись, а младшая – Пистимея – расплакалась…

– Ниче, ниче… – расстроенно утешал девушек Егор Карасев.

– А у той титьки-то хороши! – бесстыдно комментировали коротавшие во дворе время кучера и лакеи.

– Так и вон та тож ниче! А титьки еще вырастут.

– А баре-то, похоже, себе берут. Для утехи! Эй, малой! Ты ишо промеж ног загляни!

Николенька не обращал на выкрики никого внимания – увлеченно щупал грудь Аграфены… Даже слюна потекла! Вот ведь точно – гаденыш…

Антон вообще от всего отрешился. В голову вдруг полезли мысли о каких-то давно запущенных хозяйственных делах, об обмундировании, экипировке… и о том, что отпуск его из полка уже подходит к концу, а деньги так и не найдены, шулер не изобличен, не наказан…

– Господин Сосновский… Э-эй! На девок по червонцу не скинете? Всех троих по сороковнику заберем. И вам хорошо, и им – вместе будут…

На червонец Антон Авдеевич не согласился… Однако же сошлись на ста тридцати рублях за всех троих. Ударили по рукам и сговорились выпить по стопке, а затем ехать в присутствие – составить купчую, узаконить сделку. Хотя, конечно, можно было бы обойтись и без всей этой волокиты. Однако Антон почему-то настоял…

– Поймите, господа, не то чтобы я вам не доверяю…

– Полноте, Антон Авдеевич! Как хотите – так и делайте. Купчую так купчую. Съездим! Но сначала – по рюмашке…

Самосины быстро направились в трактир… Проданные только что девушки вдруг разом бросились на колени, заплакали, обнимая старому своему хозяину ноги, запричитали наперебой…

– Батюшка! Милостивец наш… Не продавай…

– Токмо не этим, батюшка! Видно же, что за люди…

Ишь ты, не продавай… Так проданы ж уже! Правда, сделка официально не заверена… Но – слово!

– Тут пока будьте. Егор, присмотри…

– Сделаю, барин.

Махнув рукой, Сосновский направился следом за покупателями.

Кто-то из кучеров подал несчастным девам воды… Карасев утешал, угостил пряником… Жалели…

* * *

Опрокинув по стопочке, вся троица покинула на время трактир и отправилась в присутствие. Купчую, конечно, надо было составить. Как гарантию для покупателя… Бывали случаи, когда разного рода аферисты продавали по сговору чужих крепостных либо сговаривались со своими на последующий побег, а потом укрывали, прятали.

В Петербурге или в Москве купчая заверялась в юстиц-коллегии, здесь же, в провинции – в отделении губернской палаты гражданского суда, контора которой располагалась буквально в двух шагах от трактира.

Ах, какой замечательный вид открывался отсюда на замок, на мост, на реку, на Ивангородскую крепость…

Что-то ударило в голову… Антон вдруг вспомнил, как еще в детстве ездили с классом в Таллин, на экскурсию. Как стоял их автобус на мосту, ждали очереди, как… А вон там был магазинчик… И обменник, и…

Черт! Споткнувшись о бордюрный камень, юноша ударил себя ладонью по лбу! Черт! Черт! Черт! Это что же он натворил-то? Девчонок этим упырям продал! Вот же гад… Крепостник чертов!

Та-ак… К черту сделку! Отменить! Тем более – еще не оформлена…

Отменить? Э-э, господин поручик, подожди-и-и… Чужое подсознание снова накрыло Антона! Отменить-то недолго… Однако что потом в обществе говорить будут? А о том, что Сосновские – бесчестные люди и слова своего не держат! Не дворяне, а так – тьфу… И отпечаток бесчестья этого ляжет и на сестру, юную Гермогену, и тогда об удачном замужестве можно будет забыть…

Да-а-а… Однако что же делать-то?

– Антон Авдеевич! Надо же, какая встреча! А я смотрю – вы или не вы?

Едва молодой человек следом за Самосиными вошел в присутствие, как к нему бросился… молодой Кирилл Неухов, собственною персоной! Ну, так и правда – ничего удивительного, он ведь здесь же и служит, в губернском гражданском суде. Кажется, провинциальный секретарь. Прапорщик, если как в пехоте…

– Кирилл Петрович? Рад видеть! Как сам? Как братец?

Ступив на широкую лестницу, Самосины заинтересованно обернулись…

– Знакомого встретил… – Антон смущенно развел руками. – Вы поднимайтесь пока… А я быстро!

– Да ничего, ничего…

Насколько помнил поручик, с младшим Неуховым они были на «ты», поэтому обошлось без дальнейших церемоний.

– Кирилл, выручай! – оглянувшись, Сосновский ухватил знакомца за пуговицу. – Понимаешь, продал спьяну девок… А о сестрице-то не подумал! Она ж к ним привязана, к этим девкам. Ох, и устроит мне!

– По рукам ударили? – деловито уточнил Кирилл.

– Ну да…

– Ладно! Придумаю что-нибудь… Сам вашей купчей займусь!

– Вот, спасибо! Я… я потом…

– Ну, поднимайся уже… Что стоишь?

Кабинет Неухова в судебном присутствии выглядел о-очень солидно. Большую часть его занимал огромный конторский стол, крытый темно-голубым английским сукном, вполне гармонирующим с голубым штофом, коим были обиты стены. За столом – два окна с тяжелыми коричневыми портьерами, в простенке – парадный портрет императрицы. На столе – бронзовый письменный прибор, рядом – шкафы и конторка с какими-то ящичками, видимо – картотекой. Да и сам провинциальный секретарь, хоть и не велик чин, выглядел соответствующе: черные чулки, кюлоты, черный камзол, черный, с серебряными пуговицами, кафтан и белая сорочка с таким же бантом. Строгий напудренный парик с буклями. Посмотришь, ясно – чиновник!

– Прошу, господа, – усевшись за стол, Неухов кивнул на стулья для посетителей. – Значит, купчую? Прошу назвать имена.

Окунув гусиное перо в бронзовую чернильницу, секретарь