– Дайте нам, Иван Митрофанович, вывести из сельхозоборота эти несчастные десять гектар. Одно название – пашня. Двадцать лет никто не пашет. Лесом зарастают.

– Не простое дело, сам знаешь. Сельхозугодия под защитой закона. К тому же, я знаю, эти земли в собственности у какого-то московского спекулянта. Уговори его продать, а я буду думать, как передать участок заводу. Но дело, повторяю, не простое.

Плотников гордился тем, что в губернии работает этот уникальный завод. Гребные винты разных размеров и форм напоминали бронзовые цветы с изящными лепестками. Завод обзавелся партией импортных высокоточных станков, позволяющих обрабатывать лопасти с предельной точностью, что снижало шумы. И бесшумные лодки двигались в глубине, недоступные для гидрофонов противника. Ему нравилось думать, что его губерния с дубравами, речушками, петляющими проселками присутствует в мировом океане.

Плотников обратился к главе района Латухе. Большие уши, высокая шея, мягкие пухлые губы придавали ему странное сходство с жирафом.

– Объясните, почему ваше поселение напоминает свалку металлолома, пищевых отходов и обитателей, утративших человеческий облик? Оттуда исходят яды, отравляющие всю губернию. От вас и от Копалкино. Где завод по производству мебели? Где генплан поселения? Где заявка на музыкальную школу?

– Я вам докладывал, Иван Митрофанович, генплан неудачен, не учитывает мнения жителей. Легче построить новый поселок, чем реконструировать старый. Отсюда причина, почему не выбрано место для завода. И музыкальную школу надо строить с учетом генплана.

– Так почему, скажите на милость, затяжка с генпланом?

Выступали другие главы районов. Производственное совещание превращалось в урок управления, в класс повышения квалификации, в психологический тренинг.

Плотников всматривался в их лица, в выражение глаз, в манеру одеваться и повязывать галстук. Знал их достоинства и слабости, хитрости и способность самоотверженно жертвовать. Это была его губернская элита, его гвардия, которую он взращивал, наставлял, шлифовал до блеска их грани. Они управляли районами, где совершалось преобразование, воплощалась мечта Плотникова. Они были драгоценны, любимы, были самые близкие ему люди. Но близость с ними не выражалась открыто, а заключалась в пристальном, ежедневном наблюдении за ними, в помощи им и сочувствии, в жестких порицаниях, когда это было справедливо. Он поощрял их, двигал вверх, готовил им места в губернском правительстве, среди своих заместителей. Быть может, среди них, погруженных в ежечасные заботы и хлопоты, находился тот, кто сменит его на посту губернатора.

– А теперь, уважаемые коллеги, как обычно, «час интеллектуальной подготовки»! – Плотников видел, как тревожно посмотрели на него главы районов, ожидая очередной причуды. Этот «час интеллектуальной подготовки» он ввел, желая вырвать соратников из ежедневных будней, которые притупляли воображение, иссушали фантазию. Когда в губернию приехал видный управленец из корпорации «Боинг», Плотников уговорил его выступить перед руководителями районов, чтобы те, хоть бегло, почувствовали стиль великого управления. Когда в область приехал знаменитый археолог из Эрмитажа, он рассказал главам о древних поселениях, городищах, курганах, расположенных на территории области. Чтобы строительство заводов не разрушило археологические сокровища древности.

– А теперь, коллеги, я попрошу принести листы бумаги и фломастеры. И вы каждый нарисуете ту или иную картину. Пусть свой последний рисунок вы сделали в детском саду. Вы должны развивать в себе правое полушарие, отвечающее за эмоции и фантазии. Ибо у вас работает только левое, а это лишает вашу фантазию полета.

– А что рисовать-то, Иван Митрофанович? Я не Айвазовский, – страдальчески произнес Латуха.

– Нарисуйте то, что вас больше всего тревожит.

Плотников приказал секретарше принести бумагу и цветные фломастеры и оставил районных руководителей наедине со своими правыми полушариями.

В соседнем кабинете Плотников принимал архитектора. Тот ознакомил его с проектом памятника в честь древней победы русских над ордой. Выслушал его взволнованные мысли о Святой Руси, которая и сегодня никуда не исчезла, а является сутью Государства Российского.

– Ракеты защищают страну от ядерного нападения, а молитвы заслоняют Россию Покровом Богородицы. Мой памятник – не мемориал, а духовная крепость.

Плотникову были интересны мысли архитектора, и он обещал внимательно ознакомиться с проектом.

Его навестил директор Национального парка, крепкий, загорелый, с упрямым лбом, напоминавший ядреный желудь. Рассказал, что в парке от привезенных зубров родились два зубренка. Он приглашал Плотникова приехать и полюбоваться на новорожденных. А заодно принять участие в посадке дубков на месте лесной гари. Один из дубов так и назовут – Дуб Плотников.

– А кто-то из заместителей назвал меня баобабом. Приеду, посмотрю на зубрят!

Он вернулся в комнату для совещаний, где его поджидали главы районов со своими произведениями. Все произведения напоминали рисунки детей. Каждый наивно отражал свои насущные заботы. Эти неотступные заботы были перенесены из левого полушария в правое, приобретая красочное воплощение.

Белавин нарисовал черную буровую установку, которая добралась буром до синего подземного озера, и эта синяя вода щедро омывает башни биокомплекса, похожие на плывущие в море корабли.

Шурпилин нарисовал толстобокую, с непомерным выменем черно-белую корову. Она была опутана проводами, с огромным монитором, на котором бежали разноцветные синусоиды. Они изображали режимы кормления, автоматической дойки, состав кормов, время прогулок. Это была роботизированная корова, которую неохотно заводили у себя фермеры.

Шибаев нарисовал стоящую на стапели подводную лодку с надписью «Князь Владимир» и золотой пятилепестковый гребной винт, похожий на великолепную женскую брошь.

Латуха нарисовал фантастический город с небоскребами, дворцами и стадионами, и по городу, ростом выше крыш, идет человек, похожий на огурец с руками, и держит знамя.

– А это кто такой, Латуха? – Плотников подозрительно рассматривал рисунок.

– А это вы, Иван Митрофанович!

Некоторое время все молчали, а потом дружно, вместе с Плотниковым, захохотали.

Плотников отпустил районных руководителей и собирался идти обедать, когда в кабинет вошел вице-губернатор Притченко. Топтался у порога, бестолково поднимал и опускал руки, что-то пытался сказать. Складка на его лбу, переносице и подбородке порозовела, стала похожа на рубец, соединивший две половины рассеченного лица.

– Что случилось, Владимир Спартакович? – спросил Плотников, в котором еще звучал недавний хохот.

– Уж не знаю, как сказать, Иван Митрофанович. У меня для вас снова плохие новости. Я – как гонец с проклятой вестью.

– Говорите.

– Сгорел ваш дом, ваша чудесная дача. Ночью, при невыясненных обстоятельствах. Выехала следственная группа. Нашли канистру. Охрана спала. Должно быть, преступник приплыл по озеру в лодке. Все сгорело! Какое несчастье!