Мы оба были того мнения, что к этой цели следует стремиться всеми силами. На мой вопрос, как и где генерал Людендорф думает сделать наступление на западе, он мне ответил, что на западе наступление не может быть предпринято так, как на востоке. Прорыв на западе бесконечно труднее, поэтому там, по-видимому, придется последовательно испытать несколько мест, чтобы найти у противника слабый пункт, против которого и нужно будет продолжать наступление всеми силами.

Я с этим взглядом не был согласен и откровенно высказал свои серьезные опасения. И раньше, и теперь я держусь того мнения, что существует лишь одна тактика, независимо от размеров сражающихся армий. Если уж кто взял на себя тяжелую ответственность за начало наступления, тот должен собрать все силы, какие можно для этого привлечь, и сосредоточить их в том месте, какое было сочтено подходящим для наступления. Это, конечно, игра ва-банк, потому что в таком случае все ставится на карту.

В конце нашего разговора, который, впрочем, носил совершенно такой же дружеский характер, как и при наших прежних встречах, генерал Людендорф обратил мое внимание на то, что некоторые лица заняты тем, чтобы испортить существующие между нами добрые отношения. Я принял это сообщение смеясь – я не мог думать, чтобы было возможно что-либо подобное, так как мы оба всеми силами стремились к одной цели – к победе германского оружия.

* * *

Для командующего Восточным фронтом май и июнь прошли в бездеятельности. В июне увеличились признаки того, что Керенский вовсе не думает о мире. Наоборот, все поступающие донесения говорили о крупных приготовлениях русских к наступлению. Таковые были замечены под Ригой, Двинском, у озера Нарочь, у Сморгони и, наконец, по всему галицийскому фронту.

С этим временем совпадает введение в германской армии нового боевого средства, а именно сильнодействующего ядовитого газа, так называемого желтого креста. Тайный советник Габер, которому мы обязаны как изобретением первого ядовитого газа, так и «желтого креста», рассказывал мне после войны, что по изобретении «желтого креста» он поехал в Ставку и сделал там о нем доклад генералу Людендорфу.

Разница между газами, употреблявшимися ранее, и «желтым крестом» была та, что от прежних газов предохранила маска, тогда как от «желтого креста» и маска защитить не могла. Осадки «желтого креста» въедаются в одежду, пропитывают ее насквозь и причиняют неприятные ожоги. От этого некоторое время можно защищаться, если дать солдатам возможность чаще менять одежду.

В своем докладе тайный советник Габер предложил генералу Людендорфу ввести новые газы в том случае, если имеется налицо уверенность, что через год война будет кончена. Он гарантировал, что в течение года противник не сможет научиться делать эти газы, и, таким образом, целый год мы пользовались бы ими одни. Если же через год война не будет окончена, то профессор Габер держался того мнения, что мы ее безнадежно проиграем, если введем «желтый крест», так как через год и противникам удастся выработать такие же газы у себя. Благодаря их сильно развитой промышленности, они стали бы изготовлять огромные массы этих газов и обстреливать нас ими. Мы не могли бы применить вспомогательного средства – дать солдатам резиновые плащи и две-три перемены обмундирования, так как у нас для этого не было больше материалов. Вследствие этого противнику не нужно было бы даже наступать – он мог бы просто-напросто отовсюду выкуривать нас газовым обстрелом.

В действительности профессор Габер ошибся лишь в одном пункте: противнику удалось добиться выработки газов не через год, а лишь через шестнадцать месяцев. К началу перемирия одни французы изготовили пять тысяч тонн этих газов, но, к их великому сожалению, им уже не пришлось употребить их против германских войск.

Таким образом, вводя «желтый крест», генерал Людендорф шел на большой риск; хотя мы все и надеялись, что нам удастся победить Россию в течение этого года и освободить главную массу германских войск для решительных боев на Западе, однако абсолютной уверенности ни у кого в этом не было.

Вполне естественно, что мы пытались путем пропаганды усилить разложение, внесенное революцией в русские войска.

На родине у нас был человек, поддерживавший сношения с жившими в Швейцарии эмигрантами; он пришел к мысли привлечь некоторых из них к этому делу, чтобы еще скорее отравить и подорвать моральное состояние русских войск. Он обратился к депутату Эрцбергеру, а Эрцбергер – в Министерство иностранных дел. Таким образом, дело дошло до ставшей впоследствии известной перевозки Ленина в Петербург через Германию.

Мне не известно, знало ли Верховное командование что-либо об этом мероприятии; командующий Восточным фронтом ничего о нем не знал. Мы узнали об этом лишь несколько месяцев спустя, когда заграничные газеты начали упрекать за это Германию и называть нас отцами русской революции.

Нет слов, чтобы достаточно энергично возразить против этого обвинения, ложного, так же как и все другое, исходящее из неприятельской пропаганды против нас. Как я уже выше сказал, революция в России была сделана Англией; мы, немцы, в войне с Россией имели несомненное право усилить революционные беспорядки в стране и в войсках, когда революция, вопреки первым надеждам, не принесла нам мира.

Подобно тому, как я пускаю гранаты в неприятельские окопы, как я выпускаю против них ядовитые газы, так же я имею право в качестве врага употреблять против него и средства пропаганды. И надо иметь в виду, что в то время, кроме Ленина, в Россию проникло много большевиков, живших до того времени в качестве политических эмигрантов в Лондоне и Швеции.

Как я уже сказал, лично я ничего не знал о перевозке Ленина. Но если бы меня об этом спросили, то я вряд ли стал бы делать какие-либо возражения против этого, потому что в то время ни один человек не мог предвидеть, какие несчастные последствия должно было иметь выступление этих людей для России и всей Европы.

Командующий Восточным фронтом не разделял надежд Министерства иностранных дел на сепаратный мир с русским Временным правительством. К концу июня подготовка к наступлению у русских становилась все более явной, и когда 1 июля началось в Галиции русское наступление, то для нас оно отнюдь не явилось неожиданностью. С возобновлением военных действий со стороны русских Верховное командование снова получало свободу действий.

Генерал Людендорф по телефону спросил меня, считаю ли я еще и теперь целесообразным произвести предложенный ему в свое время прорыв в районе Тарнополя, чтобы таким образом встретить русское наступление, а также какое количество подкреплений потребуется командующему Восточным фронтом. Так как германское наступление вдоль железной дороги Львов – Тарнополь должно было в самом непродолжительном времени приостановить начавшееся в Галиции наступление русских, то на вопрос генерала Людендорфа я с радостью ответил утвердительно. Чем больше войск сосредоточили бы русские для своего наступления против австрийцев и нашей южной армии, тем больше должен был быть наш успех.