— Ты мешки-то забрал у Никодимыча?

— Сжёг уже.

— Не так, как прежде?

Карлик поджал губы.

— Ну, ну, не ерепенься. Знаешь, почему. Сам виноват.

— Он пацана прислал намедни.

— Это с чем? Почему не знаю?

— Да спал ты. А тот прибежал. Никодимыч просил навестить его. Есть известия кое-какие.

— Что передал?

— Пришёл чтоб вечерком. И всё.

— Никодимыч зазря не позовёт… Ты сходи.

— Знамо дело.

— Только Нинель предупреди. Скажи про Никодимыча-то.

— Это ж к ней бежать надо!

— Не убудет с тебя.

— Время потрачу.

— Ничего. Сгоняешь.

XIV

Не успел Жогин войти в кабинет, его будто ждали — телефон затрезвонил по-сумасшедшему, не иначе разыскивают. Точно, Золотнитский на проводе. «А ещё думал домой заскочить, перехватить что-нибудь вместо обеда», — мелькнула мысль.

Прокурор кричал, от слов слова не отрывая, ну, прямо, пожар да и только, заискались его, ждут в районе.

— Что случилось-то? Что за спех?

— Как? Я не сказал? Убийство раскрыли! Банду надо брать!

— Что?.. Где?.. Как?..

— Приезжай! У меня совещание сейчас будет. Всех собираю. Только это…

— Что?

— Больше никуда не звони.

— А куда?

— Ну известно куда… Аргазцеву. Я сам тогда ему. После.

— Зачем же. С вашего куска, да на свой масло перекладывать не научен.

— Ну, ну. Понятливый. Давай бегом. Машину за тобой из милиции посылаю.

— Конечно, — ещё додумывая своё, бормотал Жогин в трубку. — Только вот зачем раньше времени? Вдруг что не так…

— Как это не так? — взвился Золотнитский. — Что ты! Всё блестяще! Сизов сам мне доложил. На седьмом небе от счастья. Чуть не плачет. Начальник тоже. Я их предупредил, чтобы своё начальство тоже не булгачили. Пока всю банду не накроем. А то… Знаю я их!.. Пенки умеют снимать.

— А кто же раскрыл? Сизов?

— Какой там! Фёдорыч!

— Фёдорыч?.. Градус?

— Он. Участковый.

— Подумать только.

— Казимир Фёдорыч наш главный герой!

Жогин невольно хмыкнул, вспоминая рассказанную ему кем-то старую историю про доходного участкового. И история-то совсем не историческая, так, на злую шутку больше похожа, просто анекдот сплошной.

— Что? Не веришь? — на другом конце провода прокурор, будто читая его мысли, радостно рассмеялся. — Я и сам, признаться, сомневался поначалу.

Жогин только головой покачал. Фёдорыч, Казимир Фёдорович Гордус, которого почему-то прозвали Градусом и в райотделе и на участке, где найден был расчленённый труп, не производил впечатления и положительных эмоций не вызывал, даже наоборот. Был тот, что называется, не из солдатской породы. Стоять прямо не мог, его всё время вело в сторону на кривоватых, подгибающихся, казалось, не равных ногах. Может, поэтому и прицепился этот Градус?.. Фуражка, как ни глянь, куда-то набок свалившаяся на самое ухо; приветствует под козырёк, а рука такой оборот делает, будто самолёт на посадку заходит в туманную погоду и никак не может сесть. В каких войсках служил в войну этот капитан?.. Не милиционер, а потеха! А ведь офицер…

Один только рассказ про участкового, что услыхал Жогин, чего стоил! Заснул Гордус в парке. Потом объяснялся: весь день возился с открытием заводской танцплощадки да ещё живот мучил, старая болезнь. Танцплощадка первая, единственная на весь посёлок. Морды бьёт молодёжь на улицах друг другу. А тут культура. Своя, значит, танцевальная… А его это дело? Участкового? Боевого офицера?..

Жогин поморщился, вспоминая и рассеянно слушая Золотнитского.

…И пьян не был Гордус. Говорил, что притомился и уснул прямо в парке на скамейке. Вот пацанва у него пистолет из кобуры и того. Очухался от выстрелов. Он, значит, невзначай, а вокруг уже никого, и пальба. И главный, оторва самый, с кличкой несуразной и даже почти нецензурной Писюля бегает вокруг него и палит вверх. Ночь кругом, а тот фейерверк устроил. Пока Гордус за ним гонялся, тот всю обойму и гикнул. Вот и вся история. Гнать из милиции собирались и вытурили бы взашей, а то и под суд отдали, но вступился прокурор. Вмешался Золотнитский; комиссар, рассказывают, губы враз сдул, как прокурора у себя на пороге узрел, с просьбой тот приехал и за кого просить!.. Язва, говорит, у него. Мучила давно, а в тот день особенно, когда злосчастный праздник затевался с танцплощадкой. Вот и заснул, когда к ночи отпустило.

— А язва, если в острой форме!.. — хмурился на комиссара прокурор. — На фронте в окопе, бывало, прихватит…

— Служили вместе? — посочувствовал комиссар.

— Знаю. Сам мучился.

Когда Жогин вошёл в кабинет к Золотнитскому, тот засуетился бумажкой стол накрывать, но, заметив, что поздно, газетку куцую бросил, глянул на старшего следователя, как-то весело улыбнулся и взял в руки то, что прятать пытался. Это был пистолет, рядом темнела мягкая тряпица. «Оружие табельное чистил прокурор, — понял Жогин. — Куда это он собрался? Не банду ли брать?»

— А чего? — поймал его недоумевающий взгляд Золотнитский. — Чего лыбишься? Не гожусь?

— Нет, почему же, — Жогин положил папку с бумагами на стол, сам присел. — Но Фёдорыч! Подумать только… Успех!

— Грандиозный! Фёдорыч наш!.. — Золотнитский взял в руки пистолет, вставил обойму, передёрнул затвор молодцевато, получилось у него лихо, глянул зачем-то в дуло с прищуром. — Есть в нём божья искра. Ему на всё везёт. И «висяки» у него глуше других, и трупы по частям, как нигде, зато и глаз намётан. Ловит он злодеев, как на приманку. Больше всех. Я вот недавно анализировал обстановочку. У него ведь на участке всё чин чинарём.

— Сказать кому, не поверят.

— Но профилактикой не занимается, — прокурор, сунув пистолет в карман, заложил обе руки за спину, опять обретясь в прежнего, домашнего; заметался, забегал по кабинету в обычном своём стиле: быстрый на слово, ещё скорее на поступки. — Всё с пацанвой дворовой время проводит. Как он бабу-то зацепил? Чем взял? Сам не пойму.

— Сейчас придут, расскажут.

— Я начальника не стал звать.

— А к чему?

— Да его и нет. Как я его ни просил, он, говорят, тайком к комиссару всё же помчался, — Золотнитский хмуро шмыгнул носом. — Только зря. Комиссар на заседании облисполкома. Это теперь на весь день.

Жогин подметил: Золотнитского действительно взволновало происходящее. Тот весь дёргался в нетерпении, нервничал, не стоял на месте, не сидел. Ухоженный, благородный, очки в тонкой оправе — чуть ни монокль на длинном носу, брюшко появилось, тот, казалось, и осанку в себе выработал, начал обзаводиться манерами. Приглядывался к нему Жогин: интеллигент дозревающий из высшего общества, седина на висках и редкой красоты галстук — чего ещё? А тут, когда он вошёл, переменился прокурор весь, начиная с глаз, очки где-то на столе забыл и пистолет прятал поначалу, пистолет-то не простой, подарок, оказывается, самого Кавешникова, Жогин успел заметить блестящую пластинку с гравировкой на рукоятке. Что происходит?.. Где это видано? Мальбрук в поход собрался?..