запрет меня под замок.

– Прелестно… – безо всякого удовольствия протянула Элина. – А у меня есть кое-какой результат.

– Подожди! – Богдан резко встал и, подойдя к двери, приложил к ней ухо, потом отступил и рванул на себя: – Добрый вечер!

В комнату вошел Таскиран и грозно спросил:

– Что вы задумали?

– Не понимаю вопроса, – улыбнулась Элина.

– Имейте в виду, мне все известно, вы ведете двойную игру.

– Вот уж большая новость. По крайней мере, для меня, – она слегка хохотнула и перевела взгляд на Богдана: – Ты в курсе?

Болгарин молча пожал плечами.

– Не смейте кривляться! – гневно продолжил следователь. – Мне доложили, что вы допрашивали пассажиров на верхней палубе. А вашего приятеля я сам поймал за руку.

Она проронила:

– Мы не нарушали законов.

– О да! – зло рассмеялся Таскиран. – Уж вам-то как юристу это известно. Однако я обвиняю вас в том, что вы препятствуете ведению следствия. Не говоря о том, что оба по уши увязли в деле об убийстве Оды Густафссон.

– Ну, это вы хватили, признайтесь, – миролюбиво проговорила Элина. – В свой первый визит вы сказали, что пришли ко мне как к коллеге в расчете на помощь.

– Значит так! – решительно заявил Таскиран и огляделся. И, если бы под рукой оказался стол, он наверняка хватил бы по нему кулаком. – Властью, данной мне Турецкой Республикой, приказываю вам обоим не соваться в расследование! Иначе… – он замолчал и, не продолжив, направился к выходу.

– Постойте! – окликнула его Элина.

– Чего вам еще?

– Ваши люди закончили работу в моей каюте?

– Да. Можете вернуться к себе.

– Но мне бы не хотелось, – возразила она.

– Свободных кают нет, вашу привели в надлежащее состояние. Придется остаться там, – сказал, словно отрубил, Айзак Таскиран.

Как только следователь покинул каюту, Элина достала из кармана смятую бумажку:

– Это я нашла в мусоре того парня.

– О ком это ты? – не сразу понял Богдан.

– О парне, которого ты столкнул с табурета. Его зовут Лука.

Богдан забрал у нее бумажный клочок и прочитал вслух:

– Богдан пятьсот двадцать шесть…

– Пятьсот двадцать шесть – номер твоей каюты, – подсказала Элина.

– Но я там больше не живу.

– Какая разница. Не исключаю, что это Лука побывал в твоей каюте и устроил там погром. Иначе зачем записал номер? Тебе известно, что он искал?

– Да я вообще не знаю, кто он такой и что мог искать!

– И вот еще что… – многозначительно обронила она.

– Что еще? – поинтересовался Богдан и замер в ожидании ответа.

– Лука живет через стенку от Оды.

– Ты подозреваешь… – он округлил глаза и фыркнул: – Да нет! Это же несусветная чепуха!

– Во всяком случае, я собираюсь рассказать обо всем Таски-рану.

Богдан присел рядом с ней и пристально посмотрел в глаза:

– А кто говорил, что у них с Ядигаром свое следствие, а у нас свое?

– Я.

– Вот и подумай: не рано ли обо всем рассказывать?

– Возможно, ты прав, – согласилась она. – Давай подождем.

Capitolo X

Римская империя.

Ноябрь 270 года – январь 271 года

По дороге, ведущей из Византия на северо-запад, катилась каррука[100], запряженная парой могучих мулов. На ней не было дорогих бронзовых украшений, но она была надежно устроена: маленький домик, поставленный на прочные ремни и колесную раму. Внутри стояло дорожное кресло и была сооружена откидная кровать.

Ехать в карруке – одно удовольствие: колесам из мореного дуба, да еще обитым железом, не страшны и тысячи миль. И даже на неровной дороге карруку едва покачивает.

Елена вспоминала прощание со своими домашними: отцовские слезы и шепот: «Будь счастлива, дочка», благословение Иосифа и материнские объятия Дорсии. Мысленно она благодарила отца: карруку он сделал вместе с Иосифом и подарил ей на свадьбу. Приданое состояло из мулов, раба-погонщика Ори-гена и двух сундуков с добром.

Бакалович Степан Владиславович – Мир с вами, 1900

Конец ноября окрасил лесистые холмы в яркие цвета. Елена без устали смотрела в окно, Констанций ехал верхом чуть впереди, и ей было непривычно называть его мужем, они были женаты всего десять дней.

На подъеме Елена и Констанций пошли пешком, чтобы размяться и облегчить работу мулам.

Держа ее за руку, Констанций взглянул на горы:

– Вершины уже заснежило, зима будет ранняя. Хорошо бы увидеть родителей до наступления снегопадов.

Елена запрокинула голову, и небо с редкими облаками показалось ей необыкновенно красивым. Потом глянула на дорогу: прямая как стрела, она просматривалась на много миль вперед.

– Интересно, почему дорога такая прямая? Разве не проще обогнуть холм или не пересекать реку дважды? – поинтересовалась она.

– Это военная дорога, – сказал Констанций. – По прямой всегда ближе.

Вскоре пошел дождь, и они забрались в карруку. Елена разложила на столике описание пути. На узкой полоске папируса был перечень городов и мансио, также указаны расстояния.

Она посчитала:

– От Дрепана мы отъехали на четыреста миль. От Византия – на триста пятьдесят. Когда приедем в Филиппополь[101], солнце будет стоять еще высоко. Давай задержимся там и осмотрим город!

Констанций спешил, до зимы он должен успеть в Дробету[102], где его ожидало новое задание, но отказать жене он не мог. И когда в полдень они въехали в Филиппополь, то увидели, что улочки, плавно сбегая с одного холма, карабкались на другой и расползались по третьему. Не зря у Филиппополя было еще одно имя – Тримонтий[103].

Вскоре каррука остановилась у входа в величественный амфитеатр, колоннаду которого охраняли статуи античных героев. Высокие украшенные бронзой двери были закрыты.

Елена умоляюще сложила руки:

– Заглянуть бы туда, хоть одним глазком!

В тот же момент в колоннаде раздалось тихое покашливание, и хриплый голос проговорил:

– Помогите сторожу монеткой, и я покажу вам театр!

Получив и спрятав монетку, бородатый старик провел их на верхнюю галерею амфитеатра, откуда как на ладони были видны орхестра[104] и трехъярусная скена[105].

– Стойте здесь! – он быстро спустился к орхестре и простер руку к Елене: – Послушай, какой звук!

То выходит царя венценосная мать

И царица моя! Припадем же к стопам

Государыни все и приветственных слов

Принесем ей согласные дани!

Елена сбежала вниз и продолжила его декламацию:

Все время сны мне снятся по ночам с тех пор,

Как сын мой, войско снарядив, отправился

Завоевать весь Ионийский край[106].

Она закончила, и Констанций зааплодировал ей с верхних рядов.

Покинув театр, они задержались, чтобы с вершины холма рассмотреть весь город.

Елена указала на поросшие молодыми деревьями разрушенные стены домов:

– Здесь много развалин.

– Двадцать лет назад армия готов окружила Филиппополь, – пояснил Констанций. – Жители и когорта, которая здесь стояла, героически защищались. Император с войсками опоздал всего на один день и обнаружил город сожженным.

– А что, если готы опять нападут? – Елена встревоженно посмотрела на мужа: ах, если бы Констанций мог пообещать, что это не повторится! Но он лишь сказал:

– Император Аврелиан решит участь готов не далее чем весной!

Ночью Констанций проснулся от ужаса: ему привиделся бой двухлетней давности под Наиссом, городом, где жили его родители. Преторианская конница догнала и окружила войско восточных готов, грабивших Фракию и Мезию. Страх за родителей сделал его безжалостным. Констанций остервенело рубил врагов, его окровавленная спата[107] опускалась снова и снова. Пленных в том страшном бою не брали.

Рядом чуть слышно сопела Елена.

«Теперь у меня есть жена, и, чтобы защитить ее, я должен стать жестче и непримиримее, – подумал Констанций и вспомнил слова Иосифа: возлюби врага своего. – Но как это совместить?»

Через три дня рядом с Наиссом они угодили в метель. Мулы двигались осторожно, не видя пути. За несколько минут все стало белым: дорога, деревья и низкое небо. Мир исчез у них на глазах, а Наисс, родной город Констанция, как будто отодвинулся на несколько миль.

В синем сумраке они въехали в невидимый пригород, на невидимую улицу, где