Подвал какашников, в котором мы снова встретились вопреки моим требованиям о том, что совещаниям отныне бывать исключительно на нейтральной территории, был тускл и противен. В щели узких окошек под потолком задувал ледяной ветер, пронизывая наши спины металлическими спицами, а на неровном полу собирались лужицы болотной, вонючей воды. Стоило ступить в это отвратительное помещение, и нос начинал течь сам собой. Ребята хлюпали и откашливались. Мне казалось, что в лужицах шныряют уродливые головастики.

– Потому что, во-первых, – пояснял Борька голосом отпетой заразы, – вы хорошо и очень удобно придумали себе все это. Та, за которой надо следить, живет именно в вашем подъезде. Зашибись просто! Каким образом мы должны попасть в него без ключей? Ждать, чтобы кто-нибудь нам открыл? Бред какой-то! Надо было сразу обговаривать более выгодные для нас условия игры!

В этом Борька был, несомненно, прав. И, разумеется, я об этом тоже уже думал, но решил молчать, пока какашники сами не возмутятся. Вот возмутились. Я и бровью не повел.

– А во-вторых? – спросил я, шмыгнув носом. Погода стояла просто мерзкая.

– А во-вторых, мы думаем, что все это – изначально бредовая затея, – протянул Борька с наслаждением. Я сузил глаза и сжал зубы.

– Что – это?

– Вся эта затея! Плохую ты игру придумал, Воробей! – Борька ударил ладонями об стол, и его стайка одобрительно закудахтала.

– Это не игра, – вскипел я.

Борька противно усмехнулся.

– Честно говоря, нам кажется, что вы высосали из своих вонючих пальцев всю эту историю с колдуньей и загадкой, чтобы не быть нами в очередной раз отлупасенными. Ведь все знают, что в войне вы вечные жалкие проигрыватели.

– Нет такого слова, проигрыватели, – огрызнулся я. Борька легко доводил меня до каления.

– Теперь есть, – улыбнулся Борька своей отвратительной улыбкой. – Специально для таких патологических экземпляров, как вы, пришлось придумать.

За мной взорвались возмущением, незамедлительно подхваченным противной стороной. Выкрики и брызги полетели мимо нас с Борькой, как смертоносные стрелы индейцев. Борька зловеще ухмылялся. Я поднял руку, и Вольные птицы утихли.

– Почему вы решили, что мы врем? – крикнул я, и Борька властно махнул своей стае, чтобы та замолкла.

– Если у вас нет аргументов, то это пустые слова, – продолжил я. – Или у вас просто не получается раздобыть никакой информации? И легче сдаться?

Борька разозлился. Он вообще очень быстро начинал злиться. Это свойство передалось ему от мамы.

– Это мы сдаемся? – зарычал он и треснул кулаком об стол. – Да мы уже в разы больше вас знаем!

– Ну, конечно, садитесь к нам на хвост, как пиявки, и досасываете сведения из наших свидетелей, – крикнула вдруг Гаврюшка.

– Ты-то помолчи, кикимора! – удивленно отчеканил Борька. Без спросу говорить никому не позволялось, кроме вожаков.

Гаврюшка метнулась в сторону Борьки, но была удержана Макароном и Тимофеем. Машка (конечно, уже без костылей) и Женька довольно захихикали. Я бросил разбушевавшейся Гаврюшке строгий взгляд, и она обиженно вырвала руки у смирителей, но более не делала лишних телодвижений.

– Попрошу без обзывательств, – обратился я к Борьке. – И так уже добрую половину всех правил не соблюдаете. А вообще Гаврюшка права. Вы же за нашими свидетелями шпионили. Сначала к господину Пётэтре наведались, потом Пелагею перехватили…

– А кто сказал, что они ваши?! – вскинулся Борька. – Что тут значит «ваши»?! Вы их купили, что ли? Может, еще запретите нам с самой Лялькой Кукаразовой общаться?

– А вы с ней общаетесь?! – Я чуть не подавился собственными слюнями и пошатнулся на стуле.

Лицо Борьки перекосила череда различных эмоций. От испуга до злорадства. В конце концов он ухмыльнулся и пожал плечами. Думай, мол, теперь что хочешь. У меня затряслись руки. Почему-то одно представление о том, что они могли где-либо говорить с Лялькой Кукаразовой, полностью выводило меня из себя. В моем понимании она была последней, недосягаемой инстанцией, некой Медузой горгоной или Дельфийским оракулом. Трофеем после всех трудов.

Но в правилах ничего не говорилось про то, что с ней нельзя было разговаривать до последнего, все решающего момента, и я не имел права возмущаться. Борька демонстративно зевнул, не прикрывая рот рукой.

– Можно сказать, вам повезло, – протянул он. – Погода противная, а Давид сломал ногу на тренировке, так что продолжать играть в войнушку сейчас бессмысленно. Поэтому мы готовы еще немного пострадать вместе с вами вашей ерундой.

– Спасибо вам огромное, ваше величество, – прошептал я дрожащим от злости голосом.

Такого прилива эмоций с моей стороны Борька, видно, не ожидал. Приподняв одну бровь, он впился в меня глазами и задумчиво побарабанил пальцами по краю стола.

– В чем тут дело, Воробей? – тихо спросил он. – Что стоит за этой игрой? Сдается мне, что не просто азарт и удовольствие от победы.

Мне стало не по себе. С неким удивлением я заметил, что воздух предательски медленно поступает в мои легкие. Грудь сжимали каменными пальцами злоба и волнение. Мне надо было выйти на свежий воздух.

– Заседание окончено, – еле пропыхтел я и поднялся.

– Вообще-то это не ты один решаешь, – начал Борька, но мне некогда было его слушать.

Уже закружилась голова. Я рванул к выходу. Спиной я чувствовал недоразумение своей стайки, но ждать не мог. Две, четыре, шесть ступенек, три шага к тяжелой двери. Всем телом я навалился на нее и, споткнувшись об порог, выкатился на свет. Успев поймать равновесие в последнее мгновение, я расправил руки, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Насколько это было возможным. Холод мятой обжег мое горло, и стало немного легче.

«О чем они говорили?» – проносилось у меня в голове с назойливостью сонной мухи. «Что они знают?» Хотя думать надо было совсем о другом. Баллончик лежал дома. А мамы дома не было. А у меня не было ключей. Когда входная дверь захлопнулась за мной, я еще оглядел ее с нехорошим чувством, но списал его на мнительность. Будь проклята эта астма!

Я нагнулся вперед и руками оперся о колени. Голова кружилась все сильней, несмотря на свежий воздух. На затылок и шею мне падал редкий ледяной дождь и скатывался к подбордку.

Вокруг меня уже собралась вся моя стайка и обеспокоенно заглядывала мне в лицо. Я пытался улыбаться, но получалось плохо.

Вдруг камень на моей груди еще увеличился, и я с ужасом понял, что просто так он уже не пропадет. Глаза невольно налились слезами. Что за глупость?! Нехотя я поднял взгляд на друзей.

– Мне нужен… баллончик… Он там. – Морщась, я показал вверх к своему окну и добавил через силу: – Быстро нужен.

Макарон и Гаврюшка метнулись через двор к нашему подъезду, а остальные остались меня караулить.