Не так надо просить. В прошлый вторник Кешка Мельников баил нам, что война надоела. Вон как людей-то покалечили. Небось Игнатия все знаем — безногий начисто. Ждите, просите. Вот солдаты скоро из окопов вылезут да вместе с голытьбой пощупают богачей.

— Я бы тоже! — блеснул бедовыми глазами Туз Червонный.

По соседству плывет лодок десять Лозовского. Слышится смех, неясный говор, кудрявый мат.

«И откуда леший пригнал в наши края этих купцов. Промышляли бы мужики где кто хотел», — так и чешутся у Страшных руки выметать сети рядом с купеческими. И он решается:

— Ладно, братва, была не была, замечем! Черт с ним, с этим «Ку-ку» распроклятым! — вдруг говорит он.

На вечерней зорьке наплавья сетей артели Гордея Страшных чернели в купеческих водах, рядом с сетями Лозовского.

Зеркальная гладь отливает литым серебром, кровянистыми, светло-голубыми, синими и темно-синими, розовыми и сиреневыми заплатами. От них рябит в глазах. Веселят они душу рыбаков.

Поверхность воды в заливе сейчас походит на что-то неземное, и люди в лодке сидят молча, словно зачарованные.

Когда-то, давным-давно, в устье Большого Чивыркуя жило племя охотников тунгусов. Был у них великий шаман Курбул. Он надевал пестрый халат и, исполняя священный танец, вызывал добрых духов и богиню Бугады. Шаман ушел на Верхнюю Землю к небожителям, а людям оставил свое яркое одеяние и имя. Вот откуда этот удивительно богатый красками халат, которым укрывается залив на ночь; вот откуда и звучное название — Курбулик.

Так гласит старая тунгусская легенда.

Омуль плещется, играет в теплой воде, пасется в скопищах юра[40]. Темнота. Искорками светятся звезды. Изредка золотистая капелька прочертит ночную темь и утонет в пространстве.

Издали едва доносится скрип весел чьей-то лодки. В тайге глухо бубнит филин; порой рявкнет медведь. Ночью не все спят.

Не спит и Гордей Страшных.

Созвездие Орион дружно шагает высоко над темным горизонтом резко очерченных гор. Башлык внимательно присмотрелся к Ориону и прикинул в уме, сколько осталось до рассвета:

— Еще две трубки искурю и, пожалуй, можно выбирать сети.

Набил трубку крепким самосадом, смотрит в засыпанное звездами небо.

…На ночном небе еще не было признаков приближающегося утра, а Гордей уже поднял своих рыбаков. Люди без окриков, сознавая опасность, поспешно взялись за мокрые, холодные тетивы сетей.

В черной воде едва светятся белые узкие движущиеся тела — то, сверкая серебристыми боками, бьются в полотне снастей омули. Их подошло так много, что в глазах рябит, а руки рыбаков тихо тянутся к ним.

— Слава богу, седни наедимся! Быстрее, ребята, шевелитесь! — приглушенным воровским голосом говорит Страшных. Здесь не крикнешь, как обычно.

Рыбы по всем сетям понатыкалось — чуть не в каждой ячейке…

— Э-эх, была бы эта водица наша!

— Взять бы да всем миром сюда! «Ку-ку» не справился бы.

— Тогдысь, Филимошка, сгорел бы от вина, — смеется Туз Червонный.

— Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет его.

— Работай быстрей, расстрига шелудивый! — сердито шепчет Страшных.

В ночную темь будто плеснули молока. Артель Гордея Страшных управилась с рыбой, а в купеческих лодках еще спят.

«Чего им не дрыхнуть-то?! «Ку-ку» их не тронет», — с досадой и завистью думает башлык, а у самого сердце ноет все сильней и сильней. Страшно за сети. Отберут кормилиц, и будешь ходить с протянутой рукой да стонать, как Третьяк.

Гордей направил свою лодку в противоположную от Онгокона сторону. Вот как меняются времена! Когда-то, в далекой юности, в Онгоконе встретил он девушку и увел ее на Елену. То была его первая любовь, боязливая, скрытная от мира всего. Онгокон тогда казался ему самым милым местом во всем Подлеморье.

А теперь он боится Онгокона, как черт ладана. Как же не бояться-то! Оттуда вылетает «Ку-ку»! «Вот и я стал вором, — горько думает Гордей. — Всю жизнь не любил людей, у которых рука с клеем… Воровал, правда, в детстве с дружками огурцы в огороде бабки Маланьи», — вспомнил Гордей, и его лицо искривилось в горькой усмешке.

Уже обедняло. Не так далеко осталось и до Крохалинки, где в зарослях камыша хочет Гордей укрыть свою лодку с богатым уловом.

Вдруг, откуда и не ждали, из-за Безымянного Камушка, на всех парах вылетел «Ку-ку» и заспешил к «хищникам».

— О господи!.. Царица небесная! Гады! Микола святой! — из лодки полетели навстречу «Ку-ку» в тугом переплете мольба и ругань.

— Жми-дави, не жалей весел! — взревел башлык.

Он, как перед свирепой бурей, перед схваткой со страшной стихией, весь собрался, распрямился, стал выше ростом, тверже и решительнее. Его большие сильные руки твердо сжали кормовое весло. Сердито сверкают глаза и не обещают нахальному «Ку-ку» опустить весла, склонить голову перед купцом.

— Жми-дави!

А «Ку-ку» все ближе и ближе.

— Жми-дави!

Вот и берег дохнул ароматом смолы и трав.

«На берегу не спасемся… А как же быть-то? Отдать гадам сети?! Нет!»

— Жми-дави! — ревет башлык.

Гибкие крепкие весла движутся четко и быстро; «Куку» крутит колесами, хлестко бьет по воде плицами. Куда уж там — не убежишь.

Черный силуэт «Ку-ку» становится все крупнее и крупнее. Уже слышно, как глухо стучит машина.

«Что же делать-то, а? Без сетей остаться?! Еще и лодку, сволочи, отберут!» — проносятся лихорадочные мысли.

Гордей уже не кричит на рыбаков «жми-дави». Они и Дак жмут и давят, все силы отдают.

— Э-э-эх, черт! Разорви тя проклятущего! — рычит башлык в бессильной злобе.

Вдруг Гордея осенило:

— Эге-гей! Как это раньше-то не допер!.. Табань левым! — гаркнул во всю глотку.

Резко развернул лодку вдоль каменистой гряды по самым отмелям — сунься «Ку-ку»!

Гребцы с недоумением переглянулись между собой. А когда преследовавший их сторожевой катер круто свернул в море и пошел в отдалении, а толстый капитан забегал по катеру и, размахивая руками, закричал в рупор, все повеселели. Лихо гребутся молодцы. Пот ручьем катится по их лицам, попадает в глаза; больно, а смахнуть его некогда. С хрустом тянутся жилы рук; стонут, изгибаются весла.

— Эй, ворюги, бросайте весла!

— Э-хе-хей! Вместо омулей хрена тебе с луковкой!

— Паршивые ублюдки!.. Плакать кровью будете!

— Блювотина купецкая!.. Показать, што у тя за харя?! — кричит Туз Червонный.

— Спробуй, сучкин ублюдок! — ревет капитан Сердяга.

Туз отдал рукоять весла могучему Филимону, который играючи начал работать за двоих, а сам вскочил на кормовую палубу лодки, спустил штаны и показал Сердяге зад.

Раздался взрыв хохота.

Взбешенный капитан выхватил из кармана наган, пальнул несколько раз в воздух. Потом повернул катер на перехват лодки.

Гордей взглянул на темно-зеленый, покрытый кедрачом и стланью мыс и внимательно