Вторую ночь, спасибо моей надежной помощнице – маме, мы провели в Терре-Хот, что в штате Индиана. Это красивый исторический университетский городок, где мы не только переночевали, но и прекрасно выгуляли свою собаку. Из окон нашего номера на пятом этаже дети с восторгом наблюдали сначала заход солнца, а потом и его восход.

На третий день мы остановились в центре Колумбуса, города в штате Огайо, и устроили пикник на Кэпитол-сквер. Посмотрели огайский Мемориал холокоста, познакомились с дружелюбными местными жителями. Всем встречным непременно хотелось остановиться и погладить Бонзо, нашего чудесного двухлетнего кокер-спаниеля.

Пейзаж «за бортом» постепенно менялся, и дети, в особенности младшая Хенни, ахали над видами гор, открывавшимися из окон. Последнюю ночь мы провели в Бедфорде, штат Пенсильвания.

Мы не видели Стива несколько недель, поэтому в последнее утро нашего пути быстренько позавтракали и в нетерпении устремились в Нью-Йорк. По мостам, сквозь туннели, минуя один пост за другим, ехали мы – и, наконец, увидели статую Свободы и громадные небоскребы Нью-Йорка. Добрались! Сияя от гордости, мы подкатили к отелю на Лонг-Айленде. Стив сумел записать детей в школу, так что они успевали на учебу с первого дня. Мы сделали это!

Не раз случалось мне задуматься о том, кто я такая теперь, когда стала матерью. Мне часто казалось, что я распрощалась со смелостью и отчаянной независимостью, которые когда-то бурлили в моих «домамских» венах. Но эта поездка напомнила мне, что я отважная и независимая женщина, способная на что угодно – и в еще большей степени, чем прежде.

Я не помню точно, когда это случилось, зато отчетливо помню, что я при этом чувствовала.

Мне было тогда лет семь, и одна родственница куда-то везла меня на машине. Мы остановились на светофоре, и с нами поравнялась другая машина. Два парня, сидевшие в ней, выкрикнули в наш адрес два слова, которым предстояло навсегда поселиться в моей душе.

– Гребаные чурки! – обозвали они нас с издевательскими ухмылками, а затем продолжили с жаром выкрикивать другие оскорбления, пока не загорелся зеленый свет.

Поначалу я просто запаниковала, не в силах разобрать, что они кричат и почему. И что такого мы им сделали? Но когда до меня дошло, что «чурка» – это я и это что-то очень плохое, кровь прихлынула к моему лицу, и я ощутила стыд и унижение.

До этого инцидента я уже знала, что чужая в этой стране. Я катастрофически отличалась от детей, с которыми училась в начальной школе. Меня не понимали и часто дразнили.

Сидя в той машине, я сложила два и два. И поняла: эти парни просто передали мне сообщение от остального мира, и я должна стыдиться того, кто я есть. Что я и сделала.

Мне стало ненавистно быть вьетнамкой. Я ненавидела странное звучание своего имени – Май[10]. Вьетнамский язык. Нашу национальную кухню, которая так разительно отличалась от американской. Ненавидела свои жирные черные волосы, некрасивую желтоватую кожу и узкие глаза, которые превращались в две щелочки, когда я улыбалась.

Однажды мы с мамой зашли в гипермаркет. Там стоял большой стеллаж с именными кружками. Пока мама делала покупки, я тщетно пыталась найти кружку с именем «Май». Но мне попадались только «Мэри», «Мэгги», «Мелани». Кружек «Май» просто не существовало. Иногда у детей есть склонность чересчур драматизировать события, и я не была исключением. В очередной раз я пришла к выводу, что я недостаточно хороша, что я здесь чужая, и это лишь подливало масла в огонь, уже разожженный теми парнями.

Шли годы. У меня появились друзья, их было немного, все – белой расы. Я разговаривала по-вьетнамски только тогда, когда без этого нельзя было обойтись. 95 процентов моего рациона составляла американская кухня – и не без причины. Однажды кто-то фыркнул, что бань куон (блинчик из рисовой лапши), который я ела, напоминает «прозрачное дерьмо». Все мои усилия были направлены на то, чтобы как можно меньше выделяться из толпы. Самым лучшим комплиментом для меня стало замечание одного мужчины, что я разговариваю, как типичная калифорнийка. Миссия выполнена!

Учась в старших классах, я наконец получила американское гражданство. Наконец-то мне представился шанс избавиться от имени, данного мне при рождении. Обдумывая множество вариантов для нового имени (чем более по-американски они звучали, тем лучше), я остановилась на Кристен. И, конечно же, по чистой случайности, именно так звали популярную светловолосую голубоглазую девчонку, капитана команды болельщиц, королеву школьного бала и подружку самого лучшего футбольного игрока школы. Она была моим идеалом.

Со своим новым именем я могла официально начать новую жизнь, и я была вне себя от радости. Мне не терпелось оставить позади и забыть ощущение стыда, унижения, комплексы.

Через какое-то время я познакомилась с девушкой. Она была вьетнамкой и даже не пыталась изображать из себя кого-то другого. Помню, как впервые услышала, как она говорит по-вьетнамски в среде американцев-одноклассников. Говорит без тени смущения, наоборот, с чувством гордости. Это восхитило меня.

В следующие несколько месяцев мы были почти неразлучны. Я наблюдала за ней пристально, практически как ученик наблюдает за учителем. Она комфортно уравновешивала свои два мира, живя в настоящем, но чтя прошлое. С каждым днем нашей дружбы ее чувство любви к себе «заражало» меня и питало, словно бальзам, мою изъязвленную душу.

С ее подачи у меня появились и другие друзья-вьетнамцы. С ними мне не приходилось притворяться и чувствовать себя человеком второго сорта. Они понимали, что значит быть беженцами, и принимали меня целиком – такой, какой я была и какой не была. Мы обедали во вьетнамских ресторанах и слушали вьетнамскую музыку. Между собой мы всегда общались на вьетнамском. Мои глаза вновь открылись для мистического мира, от которого я отвернулась много лет назад, сидя в той машине.

Мне перестало казаться, что я должна вписываться в чей-то чужой мир. Задача найти кружку с именем «Май» утратила свою важность, потому что я наконец поняла, что перестала быть одна. Моя «инаковость» перестала быть поводом для стыда. Теперь она стала поводом для принятия.

И хотя по документам я все-таки Кристен, друзья зовут меня Май. Американское имя, прежде такое манящее, теперь кажется мне неестественным и просто смешным. Когда на одной из студенческих вечеринок меня познакомили с симпатичным парнем, я, не задумываясь, представилась «Май».

Через многие годы после того, как я позволила двум совершенно незнакомым людям и двум злым словам определить мое чувство самоценности и идентичности, я наконец вернула себе способность любить себя настоящую.