– Да, наверн-на-а.

Речь этого Юриса явно не отличалась творческим разнообразием.

– Педро мастер покупать всех этих болванов. Впрочем, он уболтает кого угодно. А мне почему-то жаль этого Родиона с его бабами.

– Эт-то кто-о?

– Тот, с кем поехал Педро, чурбан ты финский.

– Лит-товский.

– Да какая разница. Не знаю, почему, – а вот жалко. В расход их поставят, только так. Петр Дмитриевич у нас жалостливостью не отличается.

– Эт-та верн-на.

– Конечно, верно. Зачем ему оставлять свидетелей? Тем более свидетельниц. Хотя та, пучеглазенькая, на повариху смахивает – она глуповата. А вторая, кажется, еще та штучка. С этой держи ухо востро, не спустит. Впрочем, никакой особой разницы между ними скоро не будет. Трупы-то все одинаковы.

У меня даже по коже продрало, когда я услышала эти слова. Нет, больше всего меня впечатлила не сама фраза, а тот спокойный, будничный тон, каким она была произнесена. Словно не о жизни и смерти шел разговор, а… скажем, о новой прическе или новом платье. По всей видимости, это и есть та девушка, которую мы встретили сегодня у бассейна. Жалеет нас, скотина…

Тем временем внизу речь зашла о Родионе. Заговорила о нем девушка.

– А этот, кудрявый, конечно, чует, что дело неладно. Только босс его, кажется, подозревает. Селадеса он недолго подозревал, Селадес уже на свалке гниет который день. Он его на моих глазах завалил. Спросил только, как «Барселона» сыграла, и тут же из селадесовского пистолета его и положил. А потом попросил у меня коктейль, чтобы освежиться, и халат. Спокойно, как мясник. Ну, и кудрявого так положат.

– А когда же его, кудрявого?

– А как найдет Вишневецкого, так сразу и кранты. Небось в Петербурге и грохнут. Опять же, знаешь, Юрис, – денег платить ему не надо, а Педро пообещал, кажется, прилично. Недаром Петр Дмитриевич к нему Японца приставил.

– Эт-то кто-о?

– Дурак ты, Юрис. Вроде бы и умный парень, дурака Педро бы к себе не взял, а все туда же – тормозишь. Да что тебе объяснять? Японец – это Епанчинцев, напарник убитого Алика Протасова.

У Юриса на все был один ответ, и я незамедлительно его услышала:

– Да, наверн-на-а.

– Дурик ты прибалтийский. Красивый, здоровый, а как истукан. Ну-ка… да-а!

Послышалось пыхтение, а потом – раскатистые стоны, прямо указывавшие на то, что парочка перешла от слов к делу. Впрочем, я уже почти не слышала это. То, что донеслось до моих ушей чуть ранее, обожгло слух и замкнуло его начисто для всех звуков. Петр Дмитриевич, этот деликатный, вежливый, утонченный меломан, человек, разрабатывающий планы покорения мира, оказался хладнокровным и циничным убийцей. Я и Валентина понадобились ему для того, чтобы держать в узде Родиона, да и сам Родион был расходным материалом, пусть очень высокого качества. Недаром Петр Дмитриевич так легко обещал деньги и проценты от будущих доходов – знал, что платить не придется!

Я, разумеется, кое-что у них позаимствую. Сейф с запрятанным в него таинственным футляром для хранения базовой информации по проекту НВ – вот что мне нужно! Да, по всему было видно, что Вишневецкий не доверял никому, раз не стал запрятывать информацию в компьютер даже за дюжиной кодов. Конечно же, полагал, что на каждый хитрый код найдется еще более хитрый хакер.

Но хватит лежать и перетирать предположения, пора действовать! Мне, Валентине и боссу угрожает смертельная опасность, и срок нашей жизни сейчас отмеряется компетентностью босса. Как только он найдет этого Вишневецкого… А ведь он, Родион, может найти его и за сутки, если повезет!..

Впрочем, эмоции эмоциями, а мне стало тоскливо, когда я поняла, какое расстояние пролегло между нами и боссом и сколь тяжело будет нам увидеться против воли этого проклятого Платова. Хмель практически улетучился, остались тяжелая тревога и не менее тяжелая голова. Я проползла чуть вперед, чтобы не слушать звуков возни между прибалтом-охранником и любовницей хозяина дома. Некоторое время лежала на спине в глубокой задумчивости. Что же делать? Что мне делать? Вне всякого сомнения, возвращаться бессмысленно, ведь из «гостевой» комнаты все равно нет выхода. Двери заперты снаружи, и подойти к ним стоит тоже только снаружи.

Ах, как жаль, что я не догадалась под видом осмотра дома запечатлеть у себя в памяти план особняка! Впрочем, кто бы мне позволил? Уж точно не те двое гигантов-литовцев, что так любезно не позволили Родиону выйти из аудиозала.

Впрочем, кое-что отложилось. Я припомнила, каким путем нас вели из этого зала в комнату, где сейчас спала Валентина, и начала отматывать этот путь в обратном направлении. Оказалось, что я ползла по вентиляционному ходу немного не в том направлении, но это легко можно было исправить – требовалось доползти до ближайшего из поворотов и выбрать другое ответвление.

Так я и поступила.

Вентиляционный ход довел меня до помещения, где горел неяркий свет и расположились двое охранников. Не те, которых я видела при Платове, а двое других. Да, дом действительно нашпигован охраной. Те, которых я видела сейчас, сидели перед мониторами и перекидывались короткими фразами. Не на русском и даже не на испанском, который я с грехом пополам могла понимать. Верно, они разговаривали на каталонском языке, следовательно, являлись местными уроженцами.

Я задумалась. Вентиляционный ход вел на улицу; в помещение же, где хранились диски базы, он не проникал. Я приняла решение достаточно быстро. Отползла назад метров на пять и оказалась над решеткой, под которой находился, кажется, бар. Я видела, как тускло поблескивают бутылки, заполонившие огромный, во всю стену, стенд.

Ну что же!.. Кажется, есть решение. Правда, действовать придется… бесстыдными методами, но о каком стыде может идти речь, если на кону – жизнь дорогих мне людей и моя собственная?

Ничего. Главное – неожиданность и быстрота.

Вооружившись этими бесспорными истинами, я перекинула свой выставочный инструментарий из левой руки в правую и начала разламывать и отгибать в стороны вентиляционную решетку, ведущую вниз, в комнаты.

Пол оказался прохладным. Я бесшумно ступала по нему босыми ногами, подбираясь к бару. Нож же убрала под кресло – он мог выдать меня раньше времени, а я надеялась обойтись и без него. Свое дело он уже сделал.

Я взяла из бара бутылку хереса, откупорила ее лежавшим тут же штопором, омочила вином губы – для запаха, – а потом вылила добрую половину бутылки на пол, создавая иллюзию того, что хорошо к хересу приложилась.

Ну что же, дело за малым. Я осмотрела себя с ног до головы – убедилась в том, что по-прежнему в одних трусиках, – и подумала: «Испанцы должны мгновенно купиться. Особенно с их-то страстью к натуральным блондинкам, да еще раздетым до предпоследней кондиции». Правда, мои белокурые волосы с легкой рыжинкой, но я не считаю, что это могло бы серьезно повлиять на реакцию охраны.