Как и любая девочка-подросток, я чувствовала себя неприметной и пыталась понять, как и чем мне заполнить это долговязое тощее тело, которое доверил мне Бог. Но Нейт заметил меня и выбрал из толпы. Он шутил со мной. Он интересовался, как у меня дела. Мне нравится думать, что я в чем-то отвечала ему взаимностью, возможно, до степени одержимости. Потому что я именно была им одержима. И ты, читатель, сказал бы, что слово «одержимость» – преуменьшение, если бы был там и видел мои сердечные микроприступы всякий раз, как я слышала в компьютерных наушниках звук распахивающейся двери и видела, как ник Нейта появляется в верхней строке списка моих друзей, в который я вносила имена всех своих тайных влюбленностей. Если бы видел, как я выжидала от трех до пяти минут, давая ему время, чтобы войти в сеть и проверить почту – и сама успевала стать достаточно хладнокровной, спокойной и собранной, чтобы набрать «привет!» и послать это слово ему по волнам киберпространства. Или как я распечатывала все наши диалоги до единого и хранила их в ярко-желтой папке под кроватью. Эти воспоминания понадобятся мне, когда мы поженимся – так я думала.

Я не удивилась бы, узнав, что на свете существует еще сотня желтых папок, посвященных Нейту. Он обращал внимание на каждого. Он разговаривал со всеми. Его поступки как будто стирали границы популярности. В то время как мы придавали такое значение этому слову, он просто хотел, чтобы все чувствовали себя желанными. Нужными. Имеющими причину быть здесь. Это о многом говорит, когда человеку четырнадцать лет.

«ПРИВЕТ!!!» – отозвалась я на его сообщение. Поезд только что вынырнул на поверхность у 161-й улицы. Это запоминающаяся часть поездки на метро, когда ты наконец снова вступаешь в контакт с внешним миром. Все SMS и «твиты», которые ты пропустила под землей, потоком устремляются в коммуникатор, когда все квадратики AT&T вновь появляются в уголке экрана.

Я набрала было вопрос «Как дела?», но засомневалась, стоит ли оставлять эту фразу. Мой палец завис над кнопкой «отправить». Я терпеть не могла задавать ему этот вопрос. Это был вопрос, который все наши друзья задавали постоянно, и этого я тоже терпеть не могла: «Как дела у Нейта?»

Всего два года назад один телефонный разговор навсегда изменил все последующие «Как дела?». Это был один из тех разговоров, которые надолго оставляют на пальцах чернила памяти. Я научилась остерегаться таких разговоров, о которых помнишь все, – где ты стояла, что было на тебе надето… Эти разговоры становятся твоей частью. Как вторая кожа.

Это был телефонный звонок Ронни, лучшему другу Нейта. Я стояла в прачечной нашего студенческого общежития. Складывала рубашки. Я сказала Ронни, что до меня дошли слухи, будто Нейт болен. Я просила Ронни подтвердить, что это неправда. Мне нужно было, чтобы он это подтвердил. Он не смог. Нейт действительно был болен. По-настоящему болен. Это оказались не слухи. Рак.

«Ведь нам положено быть неуязвимыми», – вот что я думала после того, как Ронни в тот вечер повесил трубку. Нам всего по двадцать одному году. Все должно обойтись. Это будет просто еще один ухаб на дороге, и спустя пару лет все мы будем сидеть за столом, разговаривая о вещах, которые так рады были оставить в прошлом. Типа джинсов клеш и того периода, когда мы считали миленькими платья а-ля шлюха, которые надевали на школьный бал. Рак будет просто одной из таких вещей… Потому что рак был одной из тех вещей, что никак не могли нас коснуться. Мы были слишком молоды. Нам еще столько всего нужно было сделать. Наверное, людям свойственно думать, что тех, кого они любят, рак никогда не коснется. До тех пор пока это не случится.

Я увиделась с Нейтом несколько недель спустя. Он пошутил: мол, весит теперь всего-навсего 62 килограмма. Я видела это по его лицу. Мы сидели в городском ресторане-вагончике. Я обламывала кончики своих куриных палочек. Он прихлебывал суп. Я жалела, что не могу промотать время, как киноленту, вперед к тому моменту, где мы оба будем взрослыми и окажемся по другую сторону всего этого. Думаю, мне просто хотелось знать, что мы оба доберемся туда благополучно.

Он все рассказал мне в этом старом, привычном ресторане-вагончике. У него хорошо прошел семестр. Он выбрал специализацию. Все было нормально. А потом пришла боль, мучительная боль в боку. Он утратил способность удерживать внутри пищу. Поднялась высокая температура. Он кашлял так сильно, что трещали ребра. Все случилось быстро. Все анализы и тесты крови привели к тому, что утром в понедельник с губ онколога слетели слова: «Уже по одним снимкам я могу сказать, что у вас рак прямой кишки, распространившийся в печень». Рак прямой кишки. Продвинутая стадия. Четвертая.

Вот в чем коренится причина, по которой я ненавижу задавать вопрос «Как дела?». Я не хотела задавать его теперь, когда Нейт заболел. Может быть, дело было в моем страхе, может быть, в его желании забыть об этом, но о его болезни мы на самом деле не говорили. А когда я хотела узнать настоящую правду, я читала блог, который он вел, чтобы сообщать своим родным и друзьям, как идет лечение.

Долгое время я носила в кошельке распечатку одного из его постов. Он писал об одном дне, когда случайно поймал свое отражение в зеркале. Нейт достаточно долго смотрел на него, чтобы понять, что огонь из его глаз пропал. Пропал, пропал, пропал. «Мне не понравился тот человек, которого я увидел в зеркале, – в сущности, я его возненавидел. Это был человек настолько близкий к тому, чтобы сдаться, что мне стало за себя стыдно. Что сказали бы мои родные, что сказали бы мои друзья, если бы я сообщил им, что сдаюсь, что не могу этого сделать?»

В результате этого отчаяния он принялся запасать дрова и искать растопку, чтобы что-то в нем загорелось. Он не фокусировался на своих сомнениях и страхах. Он не ждал, пока другие восстановят его веру, надежду и доверие. Он просто начал запасать дрова, и у него стало появляться это слово – «непреклонно».

Оно проскальзывало в разговорах и в письмах. Оно появлялось снова и снова. «Непреклонно». Со временем оно преобразовалось в девиз миссии. А потом Нейт превратил его в некоммерческую организацию, которой вскоре предстояло слишком разрастись, чтобы он мог управляться с ней один. Это было маленькое чудо нашего городка, способ для нас всех возвращаться друг к другу. Это было самое лучшее в Нейте. Он позволил нам всем бороться вместе с ним за его дело. Он позволил нам встать за его спиной. Да, все мы любили Нейта и хотели поддержать его. Но люди больше всего на свете любят участвовать в больших задачах. Нам нравится видеть, что мы вписываемся в большую историю.

* * *

На экране появилось следующее сообщение от Нейта.

«У меня все хорошо. Я пока здесь. А как ты? Как с тобой обращается большой город?»

Я чувствовала, что не права, когда писала, что мне трудно и что у меня тяжелый период. Казалось, я не имею права говорить такие вещи Нейту. Но я все равно отослала сообщение. Он тут же отозвался: «Мы все здесь так гордимся тобой! Ты делаешь то, что решила. Помни: больше, чем это».

Я прикусила нижнюю губу, стараясь не заплакать. Нахлынули воспоминания о том, как он впервые сказал мне эти слова. Нам было по семнадцать, на самом пороге выпускного класса. Стояло лето, один из тех вечеров, когда мы все заваливались к кому-нибудь в гараж, вскрывали по банке пива и из колонок, подключенных к чьему-нибудь айподу, лилась музыка группы O. A. R.