Девушка поднялась, не переставая разговаривать, и стала пробираться к задней части кофейни. Я была вынуждена сделать письмо кратким. Я вырвала листок из блокнота и написала два слова – «для тебя» – на его оборотной стороне. А потом собрала свои вещи – сумку, наушники, айфон, потрепанную копию «Возлюбленной» и блокнот – и направилась к двери.

И только когда я уже быстрым шагом прошла половину улицы, мне припомнился тот день в Фордемской библиотеке, проведенный с Джессикой. Тот день, когда она сказала мне, что, как ей кажется, я в конечном счете влюблюсь в кофейне.

– Думаю, это будет идея, какая-то мысль, которая к тебе придет, – сказала она, когда мы с ней сидели вдвоем в окружении книг. – Ты влюбишься в нее в этой кофейне. И твоя жизнь сразу изменится.

Она была права. Моя жизнь изменилась.

Как-то днем мне позвонила соседка по квартире и сказала, что для меня в иммиграционный центр прислали коробку. Коробка была такая тяжелая, что ей пришлось попросить какого-то мужчину поднять ее по лестнице. Мы с Шерил наблюдали за резвящимися на игровой площадке детьми, когда раздался этот звонок. Мы только что водили наших подопечных на экскурсию по одной из пожарных станций Бронкса и задержались на детской площадке на обратном пути, чтобы дать детям побегать и выплеснуть часть энергии. Октябрь мстительно срывал с деревьев листву, и мы с Шерил стояли рядом в подмокшей кучке хрустких красных и ярко-желтых листьев, липнущих к цементу. Глубоко засунув руки в карманы, я рассказала Шерил о письмах, понимая, что посылка, вероятно, каким-то образом с ними связана. Она не могла в это поверить. Она буквально лишилась дара речи при мысли о том, какое множество писем с просьбами поступает в мой почтовый ящик.

– Мы на самом деле больше не пишем писем, – сказала она мне. – Теперь есть только вот это, – она вытащила из кармана свой «Блэкбери» и положила на ладонь. – Только вот это, и больше мы не обращаем внимания ни на что.

В тот вечер, идя домой, я позвонила Либби и продолжала с ней разговаривать, пока не поднялась на три пролета лестницы к коробке, которая дожидалась меня на полу.

– Ох ты, Боже мой! – выдохнула я.

– Что там? – спросила она. – Ты уже поняла, что это такое?

– Эта штука просто огромная, – ответила я, разглядывая коробку, под которую едва можно было подсунуть пальцы, чтобы приподнять.

Встав на колени рядом с коробкой, я сорвала с нее скотч ключами от дома и распахнула толстые картонные створки. Игрушки. Новенькие игрушки. Упакованные, совершенные и ждущие ручек малышей, которые станут хватать их, качать, носить и любить. Куколки-пупсы с пухлыми щечками. Конструкторы, машинки и классические попрыгунчики.

– Это… игрушки, – проговорила я в трубку.

– Игрушки?

– Новенькие игрушки. Запечатанные, и все такое…

Я осмотрела борта коробки в поисках записки, но не нашла. Должно быть, они предназначены для детей, подумала я. Я писала в блоге о своих приключениях воспитательницы детского сада. Это была единственная пришедшая мне на ум причина, почему на моем пороге могла объявиться коробка с игрушками. Мне никогда прежде не случалось воочию видеть такие акты щедрости.

– Как думаешь, от кого она может быть, Либби? Похоже, тут игрушек на пару сотен долларов.

Я вытащила из коробки куклу с яркими блондинистыми кудряшками. Ее глаза мгновенно открылись, а потом снова захлопнулись, мазнув длинными ресницами по щекам, когда я уложила ее обратно.

На том конце линии было тихо.

– Либби?

– Ханна, – наконец вымолвила она. – Я пла́чу. Не могу удержаться!

Мы минуту или две не говорили ни слова, обе – замершие в молчании. Я – на коленях возле коробки. Она – где-то там, посреди Бруклина.

– Просто люди так добры! – прошептала она.

– Ага, – подтвердила я и повторила ее слова: – Они просто добры.

Больше добавить было нечего.

Тайна коробки с игрушками у моей двери разрешилась на следующий день, когда в мой ящик на Фейсбуке влетело сообщение. Оно было от парня, с которым я училась в колледже. Он получил диплом на год раньше меня. В колледже мы почти не общались, но я вспомнила его лицо, когда увидела извещение о сообщении. Он писал, что выслал мне посылку, которая должна на днях прийти. Говорил, что на самом деле не мастак писать любовные письма. Но подумал, что сгодится и посылка.

Я рассмеялась, прочитав это сообщение, потому что, хоть этот парень и не брался за ручку с бумагой, он практически написал мне любовное письмо. Коробка с новыми яркими игрушками для крохотных человечков, которых он никогда не видел, определенно была самым настоящим любовным письмом.

На следующий день я зашла в кабинет сестры Маргарет и рассказала ей о том, что получила коробку с игрушками. Что они – для детей. Она тут же с головой нырнула в прожекты – как мы завернем часть игрушек в праздничную обертку и подарим деткам, которые в Рождество наверняка останутся без подарков. Она послала двух парней из центра ко мне, чтобы они забрали коробку, и ее содержимое окончательно перестало быть моей собственностью.

Наблюдая, как сестра Маргарет просматривает игрушки, удивляясь, как глубока коробка, я ощущала Бога. Было такое впечатление, что весь этот момент покрыт отпечатками Его пальцев. Я чувствовала Его, словно Он говорил мне: «Девочка, я вдребезги разнесу все твои представления о том, что является, было или будет любовным письмом. Если ты просто чуточку ослабишь хватку, я превращу всю твою жизнь в любовное письмо».

Несколько дней спустя прибыла еще одна посылка, от девушки по имени Кейли. Она в своем студенческом общежитии в Виргинии прочла мой пост о любовных письмах и, кажется, тоже загорелась мечтой оставлять письма по всему городу. Она была на пару лет моложе меня. Мне достаточно было прочесть ее письмо, чтобы понять, что у нее в голове тоже крутятся любовные песни, что она тоже не может отделаться от постоянного стремления помогать другим людям искать свое место в этом мире. В небольшой сверток с любовными письмами она вложила записку с текстом: Я знаю, что ты оставляешь в городе любовные письма. Не могла бы ты оставлять где-нибудь и мои?

Единственное, что я о ней знала, – это что сердечко у нее, наверное, бьется так же быстро, как у меня; но принялась бродить по городу уже от лица Кейли. Я выбирала книжные магазины, которые, на мой взгляд, ей понравились бы, и оставляла в них ее записки. Находила кофейни со списками латте на грифельных досках, от которых она могла бы прийти в восторг. Я подыскивала библиотечные книги – наполненные такими стихами, читая которые даже трудно поверить, что люди способны так хорошо нанизывать слова, – и вкладывала в них ее письма. Я прятала их по всему городу – и ощущала благодарность за то, что могу ей этим помочь. Это был один из тех нереальных моментов, в которые я чувствовала себя такой живой, словно действительно живу в городе своей мечты, в городе, который я некогда поминала в каждой своей детской молитве. Жизнь в этом городе не всегда ощущалась как сбывшаяся мечта, но этого хватало, чтобы быть благодарной за все, что было мне подарено в тот год.