отдернула быстрее, чем сообразила.

Вот ещё не хватало…

Попыталась отодвинуться, но мальчик вцепился ей в юбку, обвившись вокруг и используя колени вместо подушки…

–… из рода Фу, — пробормотал ребенок невнятно. — Ма… ма… ты из рода Фу…

Эло замерла.

Разве в отребье не течет кровь Хэсау? Ее данные точны. Она никогда не ошибается в анализах. Крови Фу в нем было — одна слеза на кувшин воды, а не…

— Ма…

Хотя, если отец из Хэсау, кто знает, кем была его мать? То, что не южанка — это точно, но ведь откуда то в нем есть кровь Фу?

…ма…

Эло облизнула губы, наклонил к уху ребенка и забормотала:

— Я все испортила — я все исправлю… я здесь… ты дома… твое место здесь… и только здесь… дом Фу — это дом твоей матери… ты — Фу, и ты очень хочешь остаться у Фу… в тебе есть кровь рода Фу… значит твоя мать из рода Фу…

Мальчик едва заметно тревожно вздрагивал во сне, ещё сильнее обнимая колени.

* * *

Поместье, подсобные помещения

Служанка разбирала мусорную корзину и охала. Присев перед горящей печью на корточки, она любовалась тонкими чистыми черными линиями, почти штрихами, которые ложились на лист, и получалось — чудо.

Юный господин так рисует!

Первый пергамент, второй, третий. Лица, люди, лица. Господин Фу вышел таким строгим на фоне заката.

Служанка разгладила и отложила рисунок.

Ах, если Глава мог ходить! У него не было бы отбоя от желающих угодить служанок!

С десяток набросков поместья, почему-то юному господину нравилось рисовать башенки четвертого яруса с разных ракурсов.

Хотя, что там такого?

На следующем пергаменте был изображен кто-то, кого наказывали. Какой-то мастер, какие-то ученики… Леди… Господа…

Служанка откладывала в другую сторону все, что не могла узнать — это — сжечь.

О, Хасси! С ребенком!

Служанка улыбнулась, разглаживая помятый в корзине пергамент. Его она непременно подарит подруге на вечерней смене. Детей у Хасси ещё нет и совсем непонятно, что пришло в голову господину, что он нарисовал ее так, но она вышла такой хорошенькой!

И почему господин нарисовал Хасси, а не ее?

Служанка обиженно поджала губы.

Она куда красивее Хасси!

Вытащив следующий рисунок, девушка залюбовалась горами. Снежными в туманной дымке — она никогда не видела таких. Но все удовольствие от красоты портила веревка белья, и какой-то мальчишка, но горы — горы хороши!

Она почти бросила пергамент в стопку «сжечь», как заметила уголок рисунка на другой стороне… Котята!!! Господин рисовал и с обратной стороны!

Котята — один полосатый, второй серенький, играли на травке, такие хорошенькие! Ах, как хорошо рисует господин!

И, ничего, что с другой стороны горы — котят она подарит сестре, как только ее отпустят к семье в следующий раз. Малышка будет рада! Так рада! Рисунки стоят дорого…

Служанка неодобрительно поджала губы, вспоминая, сколько всего раздарил юный господин — раздарил просто так, почти каждому из слуг!

Господин совсем не ценит того, что умеет. Если она могла рисовать так, она продавала бы свои работы, и за каждую просила бы мелочь…

Она задумалась, пытаясь подсчитать, сколько можно было бы выручить за эти наброски.

Может ей продать их?

Служанка закрыла задвижку печи, и свернула все пергаменты, сунув их под подол, во внутренний карман.

Сжечь мусор она всегда успеет. А деньги сами себя не заработают. Потом она внимательно посмотрит всё и решит.

* * *

Поместье, гостевая спальня

Дей заглянул в спальню к больному через десять мгновений и замер, потеряв дар речи.

На краю кровати сидела леди Эло, а рядом спал тот, кто доставил ему столько проблем за последние дни.

Положив голову на колени.

Рука Эло — он даже потер глаза — лежала на макушке и неторопливо перебирала волосы мальчика.

Чудны дела твои, Немес ашес!

Дейер на цыпочках отступил назад, и прикрыл двери, как было.

* * *

Сотню мгновений спустя

Эло затворила дверь в комнату тихо, чтобы не разбудить. Когда за окнами уже посерело по краешку небо, и забрезжил рассвет.

Усталая и утомленная.

Служанка спала на своем посту — в коридоре у входа. Дремала, прислонившись к стенке, и Эло рассматривала нерадивую челядь несколько мгновений, пока та не очнулась, почувствовав взгляд, и не залепетала:

— Госпо…жа… Простите госпожа, я только на миг прикрыла глаза, вот только на миг…

— Что приказал Глава?

— Следить, доложить как проснется. Помочь собраться, провести в кабинет.

— Доложишь — мне, — постановила Эло.

— Но…Глава…– Служанка кивнула, опустив голову, не в силах выдержать взгляд госпожи. — Как прикажете.

Эло отвернулась, не дождавшись ответа. Твердо уверенная в том, что слуги точно помнят, в чьих руках жизни служащих этого дома. В узкой прорези штор серел сад — охранники тихо переговариваясь, гасили ночные факелы один за другим.

— Спать ложиться смысла нет, — прошептала Эло себе под нос. И потом, задумавшись на верхнем пролете лестницы, выбирая куда идти — направо в личные покои, или вниз — в лабораторию, пробормотала, повторив упрек, который бросил ей менталист прямо в лицо, и который — она бы никогда не признала правдивым. — Я все испортила, я же все и исправлю. Исправлю… Нужно только подготовить все к утренней встрече, — и сделала шаг вниз.

* * *

Утро

Поместье Фу, гостевые покои

Коста проснулся рывком, выныривая из вязкого жаркого тягучего сна, и ещё мгновения боролся с покрывалом, не понимая, где находится.

Поместье? Поместье. Но он не помнил, как добрался, но он — добрался. Последнее что он помнил — белые песок, белая равнина, на которой он почти сдох, белые барханы, белое небо… И белый раскаленный диск сверху…

И — миражи. Кругом псаковы миражи.

Коста потер глаза.

Он уже не понимал, что было сном, что было явью, а что картинами пустыни… Ему снилась мать? Которой он никогда не видел или не снилась?

Снилась. Он не запомнил ее лица, но отчетливо помнил руки и мягкость прикосновений… во сне приходила мама… первый раз за все зимы…Она утешала его и…кажется говорила, что принадлежала к роду Фу.

Коста задумался.

Наставник выкупил его из рода отца, и он никогда не задавался вопросами, если от отца кровь Хэсау, то что он получил от матери? Если когда-то она принадлежала к ветви Фу, они переехали на Север и… то… то…

Коста огляделся — первый раз увидев всё вокруг совершенно новым взглядом. Увидел шторы, окна, кровать, линию белых барханов за окном. Зеленые листья деревьев сада, синее бескрайнее небо…

Мама тоже выросла под этим небом?

Если… если в нем кровь Фу, значит… значит… это место его — Дом?

От этой мысли краски на шторах как будто стали ярче.

Коста ошеломленно трогал ткань подвесов, гладил подоконники кончиками пальцев, дотрагивался до резного обрамления зеркала, касался столбиков у тахты, ощущая теплое лакированное дерево… неужели это его… дом.

Дом.

Настоящий.

И его в том числе… потому что он имеет право — в нем тоже течет кровь Фу, так во сне сказала мама…

Сказала, что это его — место.

Место, которое он мог бы назвать своим.

ДОМ.

И он сам хотел уйти отсюда?

Коста прикусил губу, думая — быстро и четко.

Внутри, там, где мерно билось сердце, и пульсировал источник силы, было тепло, спокойно и — тихо. Было так, как и должно быть.

Как теперь убедить господина-в-кресле, оставить его здесь? Чем он может быть полезен? Как убедить, что он передумал, что он увидел, понял теперь, понял совершенно внезапно… как убедить, что ему можно верить, несмотря на то, что он так быстро меняет решения.

Если они не выгонят его отсюда, он — заплатит. Он готов заплатить за право дышать этим воздухом, тем же… что дышала… мама.

И он верный! Ему можно доверять. Он будет защищать всё здесь… Эти…шторы, эти деревья в саду, кухню… котят… всё…

Потому что это теперь… ЕГО.

* * *

Двадцать мгновений спустя

За шиворот его схватили грубо, резко, одним рывком потянув в сторону из коридора, когда он направлялся к кабинету господина Фу.

Коста рванулся и тут же притих, столкнувшись