Талман перекинул через плечо свою старую сумку с лекарствами и пошел к двери.

– Постойте, – хрипло вырвалось у нее из груди. – Ниле. Он еще здесь?

– Нет, госпожа, ушел перед рассветом, – отозвался старик. – Попросил доложить обо всем ему, а его де ждут срочные дела. Просил вам оставить записку, только что прислал. Вроде как из библиотеки городского Совета.

Сольвег откинулась на подушки и вновь застонала. Дверь за мастером Талманом затворилась, и она снова осталась одна. Спина болела и жгла, но это уже походило на выздоровление, старый врач из Линдемы свое дело знал. Она бросила взгляд на стул, на нем аккуратно висело ее новое темно-синее платье. Он подарил ей платье, смешно. В былое время, она к такому и пальцем бы не притронулась, а сейчас единственная красивая вещь, что есть у нее. Она смотрела на платье, на резные длинные рукава с кружевом, а в мысли отчаянно лезла фраза, что рыцарь сошел с ума. Она ожидала чего угодно, но не такой ледяной ярости, не такой бессильной злобы. На какой-то момент он ей даже понравился. Неужели, даже такая деревянная кукла, как он, способна на чувства.

Она выправила руку из-под подушки, взглянула на исцарапанную ладонь. На пальце все еще красовалось стеклянное колечко с пером. Кто же напал на нее, почему отпустил, почему она еще жива, если она была такой доступной добычей. Выходит, Магнус не врал. Не врали его глупые байки. Сирин есть, сирин живет в той клетке в Горных Домах, сирин питается мясом. Она вновь откинулась на подушки. Губы были сухие, потрескавшиеся. Отчаянно хотелось пить. Встать и дойти до стола с графином казалось неслыханным подвигом. Вдруг скрипнула дверь за ширмой. Сольвег не шевельнулась. Только один человек может входить через эту дверь, только ему одному это было дозволено. Он подошел тихо, точно бродячий кот, свет из окна бил ей в лицо, она не видела ничего кроме его темного силуэта. Даже загнанного блеска в глазах. Может, оно и к лучшему. Он опустился на колени перед кроватью, взял ее руку в свои, приник к коже горячими сухими губами.

– Сольвег, родная, – проронил Магнус. – Я же искал тебя со вчерашнего вечера. Как же я испугался, бессердечная ты девчонка. Глупая, зачем убежала?

Сольвег молчала. Легонько и бесцельно гладила его кончиками пальцев по щеке и руку не отнимала. Бездумная нелепая ласка, так старого пса ласкают, который заглядывает в глаза.

– Что случилось с тобой, кто вызвал мастера Талмана? Почему не дождалась меня, я бы помог…

Сольвег прикрыла глаза. Вчерашний день слился в один длинный, нескончаемо длинный и тяжелый сон. Нападение, страх, письмо Эберта, Микаэль, снова Эберт… Что было вчера, что ей делать теперь?

– На меня напали, – еле слышно пробормотала она. – Я не видела его. Посмотри на мою спину. Мне кажется, это твой сирин, будь и он, и ты трижды неладен. Он не добил меня. Я слышала крик, запахло паленым, потом я потеряла сознание. Как-то так. Извини, я не сильно разговорчива утром. Налей мне воды.

Магнус протянул ей стакан и холодная влага коснулась ее обветренных губ. Во рту отчего-то был до сих пор привкус крови. Он все гладил ее пальцы, целовал каждый в отдельности.

– Что это? – вдруг спросил он, показав на кольцо.

– А, пустая безделушка, – пробормотала красавица и хотела было отнять руку. – Нашла в той палатке, не успела вернуть. Ты же видел его. Не тебе меня осуждать, Магнус, это не воровство.

– Стал бы я тебя обвинять. В этой смоле перья сирина, как же ты его ухватила?

– Взяла и на палец надела, – Сольвег съязвила. – Вот и весь фокус. Пусти.

Магнус выпустил ее руку из своей, лицо его помрачнело.

– Я не знаю, к чему тебе это кольцо, но будь осторожна. В обычные побрякушки перья сирина не втравляют. Не удивлюсь, что из-за дрянного кольца ты и осталась жива.

– Из-за него? – Сольвег удивилась и перекатилась на бок, чтобы видеть его лучше. – Из-за дрянного стеклянного-то колечка?

– Сирин не оставляет добычи, Сольвег, – хриплым голосом возразил ей Магнус. – Что-то помешало ему оставить от тебя только косточки белые. Держи его при себе. И желательно не трепли языком.

Он огляделся и заметил новое платье, свисающее со стула.

– Откуда оно? – спросил он. – Не видел его раньше. Думал, такой безвкусицы у тебя и не водится. Это тоже служанки?

– Прикуси-ка язык, – огрызнулась Сольвег и от него отвернулась.

– Скажи мне, как добралась ты до дома?..

Сольвег молчала.

– Кто вызвал мастера Талмана?

Были бы в комнате часы, они бы тикали слишком громко. Но не было даже их.

– И кто купил тебе платье, Сольвег? – пробормотал Магнус. – Ты была больна и измотана. Когда ты успела?

Сольвег забыла, что делает с аптекарем ревность. Как раздуваются ноздри, как бешено бьется жилка на шее.

– С кем ты говорила, Сольвег? – продолжал он. – Где была после нападения? Не лги мне, я ложь твою вижу насквозь. Откуда у тебя платье?

– Платье у меня от Ниле, – она небрежно ответила, вдруг отвяжется. – Видела его в городе нынче.

– А с чего бы вдруг Ниле покупать тебе платье, родная?

Сольвег стало неуютно. Она смотрела на Магнуса. На его глаза, которые сейчас казались черными, точно омут. На плотно сжатые губы в тонкую ниточку. На кулаки, которые сжимали и разжимали нервно полы темной накидки. «Интересно», – думалось ей. – «Когда он убьет меня? Когда полностью эта нелепая страсть станет злобой? Когда будет слаще не от ласк и объятий, а от того, как тесно сжимаются на чужом горле пальцы? Когда у нас не достанет терпения?» Она смотрела на него и понимала. Месяца не пройдет, как кто-то из них утонет. Кто-то всадит другому нож по самую рукоятку под ребра. Он – от злости, она – от отвращения. Общий план их держит, такой глупый, такой нелепый, такая смешная надежда на счастье. Проще сдаться, проще оставить, все как есть. В этой затхлой и лживой паутине, любая правда, как холодный клинок, как ледяной глоток воздуха, тем и хорош.

– Я была у Эберта, Магнус, – проронила она. – Вместе с Ниле. Он оставил меня, знаешь? Прислал письмо, где говорит о разрыве. Что я никогда не стану его женой. Что вечно быть мне жалкой нищенкой, пылью на мостовой. После нападения и узнала. И пошла к нему. Мой бывший жених выглядел жалко. Он и не походит больше на человека. Но он был даже не в половину так жалок, как ты, Магнус, поверь.

Его лицо потемнело или посерело, она не поняла. Вся краска отлегла от лица, под глазами залегли темные, такие темные круги.

– Ты ходила к нему. Ходила после всех наших разговоров и планов, – он поднялся с постели и начал нервно вышагивать по комнате. – Разве ты не понимаешь! – рявкнул он. – Что ты теперь свободна, ты теперь, как та птица, что мы тщетно хотим поймать. У тебя всего лишь шаг до счастья, Сольвег, всего один шаг!

Он вновь подошел к ней, схватил ее за руку и крепко сжал.