– Корабль будет твой, – подтвердил Микаэль. – Как только я отведу тебя к Кае-Марте, все станет понятней, я верю.

Кая-Марта.

– Какое нелепое имя.

– Ее жизнь вообще покажется тебе максимально нелепой, – он усмехнулся. – Знаешь, как они спорили с Эбертом.

Потом он замолчал и его глаза погрустнели. Он порылся в карманах, вытащил сложенную вчетверо бумагу. Расправил ее, протянул Сольвег.

– Пусть хранится у тебя, – сказал он. – Там не хватает только моей печати. Корабль будет твоим. Храни ее у себя, чтоб не думать, что я обманываю доверчивую девицу.

Она взяла листок и развернула его. В нем действительно было написано, что корабль переходит в полное собственное владение госпожи Сольвег Альбре. Он нигде не обманул.

– По рукам, – кивнула она. Сольвег было известно, сколько добра хранится на «Путнике», поэтому бежать от такой награды было бы верхом глупости. А спасти Эберта… Что-то подсказывало ей, что всю дурь из него можно выбить хорошим ударом промеж глаз.

– Сними кольцо с руки, не забудь. Ты ведь знаешь, что эти птицы – оборотни. Не хотелось бы, чтобы тебя узнал сирин, когда будет в человечьем обличии.

Сольвег повертела кольцо между пальцами. По словам Микаэля, пока кольцо просто даже у нее, пока она его хозяйка, ей ничто не грозит. Что ж, это очень кстати, попадаться снова под острые стальные когти ей совсем не хотелось. Она осторожно положила его в глубокий карман платья и похлопала по нему. Там оно будет в безопасности, если не вынимать.

– Я готова, – она повернулась к Ниле. – Я готова помогать тебе с сирином. Так или иначе, что еще мне остается. Корабль есть корабль, плата есть плата. Только вот не надейся, что помощь твоему другу доставит мне хоть малейшее удовольствие.

Микаэль протянул ей руку и сжал ее пальцы. Сугубо по-деловому, как равной.

– Значит, договорились. У меня есть тут еще пара дел, но через несколько дней мы пойдем к Кае-Марте.

Сольвег кивнула. Она не знала, что почувствует при встрече с соперницей. Может быть, ненависть, может быть, ничего. Она шагала вниз по ступенькам прочь отсюда, в сердце все витала мысль. «Корабль, у меня будет свой корабль. больше не буду нищей.» Блеск золота будущего душил глупую ревность в зачатке.

Она сбежала по ступенькам так быстро, точно у нее за спиной вдруг выросли крылья. Корабль, у нее будет корабль. Быть может, именно на нем она и уплывет туда, где ее никто не достанет, никто и не тронет. Шелка и вина. Как задорого она это продаст, сколько выручит. Быть может, даже сумеет выкупить у Гальвы свои земли и дом… Если останется у кого выкупать. Если она захочет это все выкупить. Ветер дул ей в лицо, и полы платья прижимались к ногам. Волосы путались, казались на ярком свету мрачно-рыжими, а не темными, как черное дерево. Да, если останется у кого выкупать. Эберт выглядел, признаться, больным, очень больным. Кожа казалась восковой, под глазами точно углем нарисовано. Будто много дней он бился в горячке, а смерть все тянула и тянула к нему свои тонкие пальцы.

Сольвег вспоминала, как уже давно она думала о несчастном случае, который устроила бы ему после свадьбы. Как разом прибрала бы к рукам все его богатство, осталась бы отчаявшейся богатой вдовой. Черная креповая вуаль так бы шла к ее бледной коже. Но она не убийца, говорил ей Магнус. Не убийца, не вор, не предатель, сколько злости клокочет и ни одного клейма на душе. Ни одного кроме потаскухи, как назвала ее служанка Иветта. Ну а кто не таков. Смешно, верна Магнусу была все те три года, что вернулась из заточения. Ненавидела и была верна. Что-то не так с ней. Что-то не так с Сольвег Альбре. Старые понятия о чести держали крепко, как бы ни рвалось ее озлобившееся сердце их разорвать. Она вспомнила тот поцелуй с Эбертом, в который насильно втянула его. От него отчего-то пахло свежим хлебом и вроде молоком. Такой свежий невинный запах, как у ребенка. Она помнила и то, что на какую-то долю секунды ей захотелось прижаться к нему, раствориться в его руках, которые затем так резко ее оттолкнули. Давно такого не было с Магнусом. Там были только тоска с одиночеством. Нередко она плакала, когда оказывалась у него на груди. Там же на долю секунды она ощутила покой, который ей не суждено было и не будет суждено испытать. Даже ненавидеть в полную силу ей не дано. Только кусать губы и выть, точно волку.

Она крепче прижала к груди грамоту от Микаэля на право владения кораблем, которую держала под платьем у самого сердца. Вот он, залог ее свободы. Ей уже было плевать на родовое имя, на неприязнь к торгашам и банкирам. Только помнила, что вот он. Ее шаг прочь от бедности, ее шаг к иному началу. В этом начале она одна, как и положено. Один полу-друг не в счет. Микаэль никогда не был и никогда не станет ей другом. Он был честен с ней, как, впрочем, она с ним. Он рассказал ей про эту девку, про эту бродяжку из Горных домов. Ревность все еще немного колыхалась в груди. Она злилась на нее. Не на девчонку, что удивительно. На себя и на ревность. «У нас бы все равно ничего не вышло, – говорила она себе, а мысли настойчиво зачем-то уносили ее в тот день, когда они вместе пили горячий шоколад из Эльсхана, а лучик солнца путался в ее волосах. – Ничего бы не получилось, нечего и выдумывать.»

Она остановила свою лошадь возле неприметной лавчонки. Ее здесь знали и не понаслышке, вот ведь досада. Она была здесь частой гостьей в последнее время. В ответ на дверной колокольчик вошел дряхлый старик, он уже даже не пытался разогнуться.

– Сольвег Альбре, ну до чего приятный сюрприз, – прошамкал он; в его голосе она уловила злорадство. – Видать осталось еще, с чем ко мне заявиться, красавица.

– Осталось, господин Альто, осталось, – с плохо скрываемым презрением проговорила она. Старик, казалось, олицетворял все, что она ненавидела в своей жизни. Именно к нему уплывали ее богатства, ее честь и достоинство. Он, точно паук-кровопийца, высасывал из нее все остатки той жизни, что она вела прежде.

Она пошарила в кармане и достала оттуда крошечный мешочек. Высыпала оттуда четыре золотых колечка

– Сколько дашь за эти? – спросила она.

Старик наклонился и придирчиво стал осматривать ее драгоценности. Повертел в пальцах, попробовал на зуб. Он так и хотел найти изъян, чтобы сбить цену, однако это было непросто. Золото Линдемы славится везде, а кольца эти были оттуда, их подарил ей отец, еще когда не ненавидел ее.

– Вот столько, – заявил он и положил перед ней пыльный мешочек с монетами.

Она заглянула внутрь, пересчитала. Негусто, но в других местах она и того не допросится.

– Я беру, – кивнула она и протянула руку к мешочку.

Старик тут же прибрал к рукам кольца, ссыпал их в ящичек.

Сольвег достала несколько монет из мешочка и протянула их ювелиру

– Возьми. За это дай мне крепкую цепочку из серебра. У тебя, верно, должна быть такая.

Старик покряхтел, порылся по ящикам и достал. Признаться, цепочка была отвратительная и почти вся черная. Такую бы очистить сперва от патины, а потом продавать, но старику был, верно, закон не писан. Он положил ее перед Сольвег с таким видом, будто драгоценность от сердца отрывал. Но не в ее положении привередничать. Цепочку она взяла и тут же, еще даже не выйдя из лавки, нанизала кольцо сирина на нее и повесила на шею. Кольцо спрятала глубоко за вырезом платья. Никто не заметит, никто не узнает. Микаэль же наказал ей всегда носить его с собой.