— Так! — Двойра начинала закипать. — Не держите меня за дуру, я сама кого хочешь одурачу. Подробности твоего трудоустройства после второй оккупации города я знаю прекрасно. Пленники-то твои тут при чем?

— Ну ясно же, что Света сразу мне про них рассказала, — объяснила Лариса. — И я, конечно, тут же взялась помогать. При вторых немцах за Александром Алексеевичем так следили, что ему лишний раз к катакомбам подходить опасно было. Тут я и пригодилась.

— А почему следили? — Морской чувствовал все больший интерес к главврачу Сабурки и понимал, что с ним обязательно нужно будет встретиться.

— Вторые немцы, как говорят, были куда более жестоки и подозрительны, чем первые, — туманно ответила Лариса. — А по Александру Алексеевичу видно, что он человек отважный и ничего хорошего про фашистский режим думать не станет. Эти сволочи ведь даже раненых не щадили. Помните?

Двойра со вздохом кивнула, а Морской, извиняясь, пожал плечами.

— В первые же дни второй окупации военный госпиталь на улице Тринклера спалили. Вместе со всеми ранеными бойцами. Тех, кто выпрыгивал из окон, спасаясь от огня, расстреливали, — объяснила дочь. — Эти звери убивали раненых, ни от кого не скрываясь. В эвакогоспитале на Сабурке осталось примерно 70 красноармейцев. Всех вывели во двор и расстреляли. Ух, как же мы тогда ненавидели этих гадов! Кстати, не только мы. Все пытались спасать людей от фашистов. Я знаю, что санитар Перемышлев забрал к себе домой бойца-ампутанта и прятал его до прихода наших. А в отделении доктора Посолова укрыли восемь наших бойцов, отставших от своих. Записали как психических больных и быстренько потом выписали по домам. И про все эти случаи Игнатов знал. И всем помогал как мог. Да еще и, говорят, какие-то дела с партизанами имел. Поэтому в любой момент мог оказаться под подозрением. В целях безопасности нашего предприятия ему от катакомб лучше было держаться подальше.

— Так почему все-таки четверо? — не унималась Двойра.

— Ну… — Лариса явно боялась признаваться матери. — Ты только не переживай. Все уже позади ведь. Одного пленника я сама лично к нам в туннель привезла. После того самого пожара в госпитале мы с Боренькой «татаркиным» и его подружкой случайно оказались в районе Сумского базара. Уже темнело. Какой-то мужчина очень интеллигентной внешности, явно хоронясь от посторонних взглядов, подошел к будке парикмахера и что-то передал в окошко. Потом он отошел в тень деревьев и прикатил оттуда тачку. Мы не выдержали, заглянули в окошко. Там сидел человек. Очень грязный, очень худой, в больничной одежде и с гипсовой повязкой на ноге. Мужчина с тачкой сказал нам, чтобы уходили подобру-поздорову, но мы обо всем уже и сами догадались. Сказали мужчине что-то вроде того, что немецкие объявления о том, что гражданское население, помогающее красноармейцам, будет расстреляно на месте, все читали, обо всем предупреждены, и потому тоже имеем право помогать. И тут, как назло, нагрянул патруль эсэсовцев.

Двойра громка охнула, хватаясь за сердце, Морской взглядом попросил ее дать Ларисе продолжить.

— Мужчина не растерялся. Заговорил по-немецки, объяснил, что он врач, Лев Петрович Николаев, что его прислали из больницы за этим больным, который ранен бомбой и давно уже тут лежит, нуждаясь в операции.

— Давно это ты стала понимать немецкий? — снова вмешалась Двойра.

— Мне Лев Петрович потом все сам перевел, — ответила Лариса. — Патруль потребовал у «гражданского больного» документы и, к счастью, они у него оказались, — Ларочка подозрительно замялась, явно не желая освещать этот нюанс, но потом все же продолжила: — Позже я узнала, что документы липовые. Их нашему красноармейцу удалось достать каким-то чудом уже после того, как он, сбежав из горящего госпиталя, укрылся на базаре. Хорошо, что шинель раненый постелил на землю и она была забросана всяким мусором из будки. Немцы ее не заметили. Патруль ушел, а Боренька помог Льву Петровичу высадить дверь. Потом они отправились помочь довезти красноармейца к Николаеву домой, а я на дежурство побежала. Но мы сговорились, что возьмем ситуацию под свой контроль. В мою задачу входило следующей ночью принять раненого на лечение и обеспечить необходимый уход. Конечно, я никому не говорила, что у нас в подземном туннеле под Сабуркой тайная комната, просто пообещала принять больного. Мальчишек в этом факте ничего не смутило. А Лев Петрович, я думаю, все понял, но спрашивать ничего не стал. В обычную больницу, пусть даже и с гражданскими документами, красноармейца бы не приняли. Ранение пулевое, никаких шансов на гражданское разбирательство. Боренька с Женькой должны были обеспечить перевозку больного — Лев Петрович сам был настолько слаб, что удивительно было, как он пустую тачку-то до базара докатил. Ой, мам, — тут Лариса не на шутку испугалась, — ты только, пожалуйста, Боренькиной маме ничего не рассказывай. Хотя все и позади, но тетя Джавгарат, ты ведь понимаешь, будет ужасно нервничать…

— Знает давно твоя тетя Джавгарат про эти ваши приключения, — задумчиво протянула Двойра, словно что-то вспоминая. — Да! Теперь вижу, что это одна и та же история. Тачка ваша сломалась, едва до Пушкинской доехала. Раненого остаток пути на руках несли. И Боренька, конечно, все матери рассказал, а она — мне. Ну, то есть все, да не все. О том, что эсэсовский патруль Николаева расспрашивал, я ничего не знала. Ну и о том, кто в Сабурке пациента встречать будет, мы с Джавгарат тоже не слышали. В общем, прибежала ко мне тетя Джавгарат среди ночи, где, кричит, у вас тут поблизости тачку можно починить, Бореньке с подружкой его приспичило красноармейцев спасать. Хорошо, я человек контактный, всюду связи имею, всех мастеров окрестных знаю. Ну и деньги у меня на тот момент кое-какие имелись. Через час Джавгарат уже имела нормальную крепкую тачку и строго-настрого наказала Бореньке раненого отвезти, куда требуется, а потом забыть о нем, словно и не было никогда. Она человек разумный, понимает, что запрещать что-то вам, оболтусам, бесполезно. Поэтому решила, как всегда, мудростью взять. Я тебе, сынок, мол, помогла, так что, будь добр, выполни теперь мою просьбу.

— Мама! — обиженно воскликнула Лариса, — Но почему ты мне ничего не рассказала?

— А чтобы не нервировать зря! — самодовольно хмыкнула Двойра.

— Приехали ужо! — громко прокричал извозчик, явно недовольный, что пассажиры тихонько болтали между собой, не посвящая его в беседу. — К какой развалине ехать? Как по мне, так все они здесь одинаковые…

— Ничего подобного! — нашла в себе силы вступиться за родное учреждение Ларочка. — Да, некоторые корпуса война разрушила. Но где сейчас не так? У нас на территории