тоже испугался. И выстрелил, — она поежилась. — Вот прямо тут, где-то над ухом у меня пуля просвистела. Я так перепугалась, что схватила с земли камень и запустила в преступника. Он выстрелил снова, на этот раз, кажется, в воздух, для острастки. Я разозлилась еще больше, размахнулась и ка-а-ак запустила в гада свою сумку. Звук был такой, будто я негодяю хорошенько по черепушке саданула. Я бросилась к кустам, чтобы вытащить негодника на свет, но было поздно. Нападавший схватил мою сумку и кинулся прочь. Я слышала треск кустов, успела увидеть силуэт, уносящийся в глубь аллеи, хотела было кинуться следом, но мне ботинок давит, я уже говорила.

— То есть вы стали жертвой ограбления, — подытожил рассказ Глеб Викторович.

— Выходит, что так, — сникла Света. — Но я это только потом поняла, когда этот гад уже скрылся! Представляете, как обидно! Негодяй угрожал мне, чтобы сумку отобрать, а я, вместо того, чтобы защищаться, сама ему свое имущество и бросила. Хоть бы она ему хорошенькую шишку набила, что ли… Причем, — Света уже не могла успокоиться и жаловалась так, будто слушатели готовы были разделить с ней ее горести, — в сумке ведь ничего ценного для постороннего человека не было. А для меня — было. Понимаете? Тетрадка с моими личными записями важными. Там все про мой библиотечный фонд, там фамилии тех, кто книги взял. Я картотеку пока не веду — слишком мало книг в обороте, но все равно порядок же должен быть… Еще в сумке была пара книг — не каких-нибудь раритетных, а самых обычных. Но мне их подруга принесла специально, чтобы было что больным читать. И письмо было от знакомой. Личного характера, но с ценными для моего библиотечного дела сведениями. Кому оно, кроме меня, может быть нужно? А еще бутерброды мои дневные этот негодяй спер. Я всегда, когда могу, стараюсь не есть, чтобы домой на ужин побольше еды принести маме с Вовкой. У нас в столовой порции маленькие…

— Зачем преступнику понадобились ваши бутерброды, — сурово остановил Глеб Викторович, — это отдельный вопрос. И отвечать на него, похоже, будем уже не мы, а ваше районное отделение милиции. Потому что, как правильно заметил Опанас Владимирович, никакой связи со стрельбой, жертвой которой стала Лариса Морская, в вашем деле не прослеживается. Ну и что, что вы знакомы с Ларисой? Ну и что, что вместе работали? Вас что, связывают какие-то страшные тайны? И даже если и связывают, картина преступлений совершенно разная…

— Так точно! — довольно потер руки Опанас Владимирович. — В случае с Ларисой Морской злоумышленник открыл стрельбу без каких-либо предварительных окриков, и украдено ничего не было. В вашем случае целью была сумка, в случае с Морской — вообще никаких целей не было. Баловство с оружием, и все! — Старый оперативник снова заладил свое. — Тут не знаешь, куда от одного дела деться, а вы мне второе к нему довесить пытаетесь! Да еще и обычное хулиганство в осмысленное преступление превратить. Тьфу…

— Понимаю ваше беспокойство за жену, — чуть более насмешливо, чем полагается, обратился Глеб Викторович к Коле, — понимаю также ваше желание после тяжелых фронтовых будней взяться за простое бытовое расследование, но у нас в отделении серьезных дел — навалом. Думаете, все разбирательства с лояльным к фашистскому режиму населением НКГБ на себя взяло? Дудки! Они и сами зашиваются, и нам все время работу подкидывают. А ведь еще и настоящие бандиты… Много швали, которая подняла или только поднимает голову, воспользовавшись тяжелым положением страны. Мы не можем по поводу каждого выстрела…

Тут Коля понял, что сглупил и не рассказал главное. Даже Света смотрела на него сейчас с сочувствием, мол, ну их, эти выстрелы, понятно, что ты переволновался, но, кажется, ничего серьезного не происходит.

— Погодите! — прокричал Коля. — Я же не на ровном месте все это… Я, — он растерялся и решил действовать, а не искать нужные слова. — Вот! — он выложил из кармана обернутые в старую газету улики. — Смотрите сами!

Глеб Викторович посмотрел на пару гильз. Настороженно сощурился, вопросительно глянул на Опанаса Владимировича.

— В первый раз это вижу! — развел руками тот.

— Да-да, он не знал, — кинулся защищать коллегу Коля. — У меня, понимаете ли, контузия была, я теперь все задом наперед делаю. Сам-то дело Ларисы сегодня затребовал и тщательно изучил, со старым другом из отдела экспертиз в главном управлении поговорил, а выводы Опанасу Владимировичу не сообщил. В общем, простите, забыл сразу сказать, отчего я так уверен, что эти два нападения связаны. Я вчера ночью место нападения на Светлану исследовал, и вот, нашел гильзы. Разумеется, еще надо вернуться поискать пули. И экспертизу провести по всем правилам. Но мой знакомый эксперт и просто на основании беглого изучения гильз сказал мне, что в Светлану и в Ларису стреляли из одной и той же винтовки. А он редко ошибается.

— Это меняет дело, — после напряженной паузы пробасил Глеб Викторович. — Выходит, таки это наш преступничек. Тот же самый, что и в деле Морской. И, похоже, не просто хулиган, а настоящий злоумышленник. Значит, нам с ним и разбираться. Только вот что, — он поднял глаза на Колю. — Поручить это дело вам — не могу. Фронтовик не фронтовик, но закон для всех един. Дело о покушении на своих родственников следователь вести не может. Тем более, если он сам признает, что все «задом наперед» делает, — последняя фраза явно доставила начальнику удовольствие. — Так что, Опанас Владимирович, расследование по-прежнему в твоих руках…

— Да нечего там расследовать! Что ж вы меня без ножа режете? — схватился за голову Владимирович.

— Но, — продолжил Глеб Викторович после секундного раздумья, — в знак уважения к былым заслугам товарища Горленко, верой и правдой служившего угрозыску в прошлые годы, его пожелания мы тоже учтем. Он будет вам помогать. Все согласны?

Опанас Владимирович и Коля закивали головами синхронно и уныло. Коле казалось, что помощь капризного Владимировича могла существенно затормозить дело, Опанасу Владимировичу — что чрезмерное рвение Коли все только усложняет.

— И, между прочим, — вдруг вмешалась Света, — вот вы, Глеб Викторович, спросили, а в ответ и слова сказать не дали. А у нас с Ларисой Морской действительно есть общая тайна. Да еще какая!

* * *

Сегодня Владимир Морской ощущал себя одновременно халтурщиком, предателем и похитителем. Халтурщиком — потому что, едва оказавшись на новом месте работы, вытребовал себе освобождение от редакционных дел, сославшись на крайнюю занятость, связанную с поручениями Алексея Толстого. Причем за сбор материалов для партийного графа Морской еще даже не брался. Предателем —