Агата улыбнулась, хотя в глазах плескалась боль. Черты ее лица были прекрасными, словно над ними поработали воздух, земля, огонь и вода.

– Нет, дорогая, не буду. Мы… у Странжа будем к ужину.

– Да.

– Вот тогда и поем. Небо не упадет. – Она сделала большой глоток. – Ого. Хороший виски сделает из безумицы дурочку.

Эдеа промолчала. Чем меньше звуков, тем лучше. Они пили в тишине. Эдеа обернулась, увидела себя в зеркале и покачала головой. Отставив стакан, она осторожно смочила полотенце (стараясь, чтобы вода не журчала и не плескала) и стерла толстый слой грима, уничтожая стариковское обличье.

Агата шумно вздохнула. Отражение Эдеи в зеркале заколыхалось и вспучилось. Эдеа отвернулась, не выпуская из рук полотенца. У нее был крепкий желудок, но от увиденного действительно мутило. Она намочила еще одно полотенце и подошла к Агате.

– Можно попробовать?

– Да, только осторожно.

Эдеа вытерла лоб Агаты. Жар лихорадки чувствовался даже на расстоянии.

– Все, хватит. Я почти не испачкалась по дороге из Черноледья.

– Агата, ты что, целый день шла пешком?!

– Целую ночь. Ночью спокойнее. Ладно, не спрашивай.

Эдеа снова посмотрела на забрызганные грязью ботинки Агаты.

– Одно неосторожное движение – и ты прах, – внезапно сказала Агата.

Она поставила стакан на пол, постучала по нему, воспроизвела голосом звенящую ноту и, прижав ладони к кафельной плитке, подалась вперед.

– Агата… – сказала Эдеа.

Агата заговорила, и в голосе зазвучала магия, волнами распространяясь вокруг. Стены задрожали. У Эдеи заломило кости.

Негоже вам путать затрату с затратой,

Все, что утеряно, утеряно без возврата.

Эдеа ощутила, как нечто обволокло ее и удерживает в одном положении. Она понимала, что Агата предохраняет ее от непредсказуемых последствий магии, от неизбежного неистовства колдовства. По правде сказать, касание было легким; хотела того Агата или нет, но Эдеа при желании могла выйти за дверь и истошно завопить.

Как платье есть стихотворенье ткани,

Шитье и чистка есть ее мотив.

Одежде, как стихам, потребна мера.

Порыв свежего ветра всколыхнул сюртук Эдеи и захлестал по складкам, хотя сама она ощущала только прикосновение ткани к коже.

Ряд пуговиц под пальцами, как флейта,

Края застежки сходятся, как струны,

Ведь платье есть стихотворенье ткани.

Так мыло облегчает труд воды,

Неровность камня полируют камнем,

Одежде, как стихам, потребна мера.

Судя по всему, Агата на время утратила связь с миром; в ней скопилась магическая сила, требующая выхода. Если сейчас направить ее в нужное русло, то они смогут приехать к Странжу. К Варису.

Мы начинаем видеть свойства нити,

Раскладывая, подгоняя крой.

Ведь платье есть стихотворенье ткани.

Богиня нить сучит и кроит жизни,

Чтоб их сложить в задуманный фасон;

Одежде, как стихам, потребна мера.

Эдеа невольно зажмурилась. Колдовство ее пугало. Да, она любила Агату. Но больше всего она любила Сильверна, а связь между ними была магической. Сильверн знал об этом, не мог не знать. Возможно, именно поэтому Эдеа терпела постоянное соприкосновение с магией в мире, сознавая, что существуют высшие силы.

Так Дух и Плоть находят отраженье

В покрое ткани, в припуске на швы;

Ведь платье есть стихотворенье ткани,

Одежде, как стихам, потребна мера.

Одежда Эдеи словно бы взорвалась; не открывая глаз, она чувствовала, как ее обволакивает взвихренное облако нитей, как пуговицы задевают кожу. Потом все прекратилось.

Обтрепанная одежда превратилась в новехонькую, отглаженную, без единой прорехи, скроенную по фигуре и совершенно чистую – как бинты, прокипяченные в растворе карболки.

Агата встала, выпрямилась и распростерла руки; ее одежда тоже стала чистой, на ботинках, хоть и не надраенных до блеска, не было ни пятнышка. Земляная пыль тонким слоем лежала на полу вокруг Агаты. Эдеа обернулась: за спиной, в том направлении, куда дул колдовской ветер, виднелся ее силуэт из пыли, осевшей на выложенную кафелем стену.

– Вот, теперь лучше, – сказала Агата; слова звучали нечетко, но голос был тверд. – Пойдем скорее.

– У тебя есть багаж?

– Ручка и блокнот в кармане.

Эдеа взяла свою ковровую сумку и придержала дверь, позволяя Агате выйти, но стараясь к ней не прикасаться. Ликс уже ушел; люди на платформе не обратили внимания на двух женщин. Станционный смотритель напряженно вглядывался вдаль, ожидая следующего поезда. Эдеа вручила ему еще одну монету:

– Вот, для уборщиц. В туалетной комнате грязно. И вызовите стекольщика, пожалуйста. Не волнуйтесь, вас ни в чем не обвинят. Вы очень правильно действовали.

– Вы мне льстите, – смущенно ответил станционный смотритель.

Эдеа и Агата прошли в самый конец платформы, подальше от остальных пассажиров. К станции приближался поезд.

В четверти стадии от станции стало заметно, что движитель построен на Королевских Заводах. У него были характерные раздутые бока и золоченые венцы по обе стороны переднего фонаря. Производители движителей, занявших второе место в ходовых испытаниях Черносклона, очень хотели, чтобы марка выделялась среди остальных. Из трубы толчками вырывался пар, мерцая в прозрачном воздухе. Постукивали клапанные механизмы, сипели воздушные тормоза. Агата больше не реагировала на шум – звуки не были ритмичными и, хвала Богине, крепкий виски притуплял чувства.

Они поспешно сели в вагон. Эдеа предъявила жетон и вместе с Агатой подошла к своему одиночному спальному купе.

– Занимай кровать, – сказала Эдеа.

– Ладно. – Агата села, сняла жакет и бросила его рядом с креслом; сжав зубы, позволила Эдее расстегнуть пуговицы на ботинках, а потом легла навзничь на заправленную кровать.

Эдеа подняла саржевый жакет, повесила его на медный крючок, придвинула кресло к кровати и уселась.

– Отдохни. Теперь ты сможешь расслабиться?

– Наверное. С твоей помощью. Я очень рада твоей помощи, чудо мое.

– Как ты догадалась, что я буду на станции?

– Мне пути подсказали. Рельсы, как строки, дотягиваются повсюду; это кровеносная система общества. Я пыталась связаться с Варисом, но, конечно же, безуспешно. Дурочка.

– Ш-ш-ш, спи. Ты очень устала.

– Легкая прогулка в сумерках. Совы не путали меня с мышами. – Агата уставилась в выгнутый полированный потолок купе; самоцветы глаз утратили свой блеск.

Движитель выпустил пар, готовясь к отходу.

– Поезд отправляется! Провожающим просьба освободить вагоны! – объявил начальник поезда.

Агата задрожала.

– Нет, не получается, Эдеа! Я все еще на взводе, тик-так, тик-ток, трещотка и звонок, ох, помоги, любовь моя. Пожалуйста, помоги.

– Ты проснешься с жуткой мигренью.

– Наверно, примерно, может быть