Поначалу идея Крамница показалась мне здравой, но, поразмыслив, я в ней сильно усомнился.

— Простите, Иван Адамович, но Ташлин не собиратель, — поделился с с приставом своими сомнениями. — Древности он разыскивает для пополнения царских музеев и библиотек, и уж вряд ли держит их дома.

— Да нет, Алексей Филиппович, держит, — возразил Крамниц. — Я у него дома видел и книги старые, и украшения, и ещё какие-то вещи, которые и как называются, не знаю, но видно, что старинные. В любом случае, поискать среди этой публики лишним не будет.

Надо же! Мне, когда я был у Ташлиных, ничего такого на глаза не попадалось. Но меня они в гостиной принимали, а Крамниц наверняка весь дом осмотрел… Что ж, пришлось мне с приставом согласиться. И да, дело, что показалось мне тогда дурацкой историей, надо поднимать заново. Дурацкая-то она, конечно дурацкая, но раз уж её участница убита, у меня лично это вызывало совершенно определённый интерес. Похоже, у Крамница тоже. И поскольку так сложилось, что никаких иных соображений по поводу той истории у меня нет, то пусть Крамниц ищет среди ценителей старины. Лишь бы поиски эти не пошли в ущерб поискам убийц Ташлиной и неизвестного «В.Д.».

Глава 14. Хорошие новости на плохом фоне

Вот уже полторы седмицы, как жизнь моя приобрела размеренное однообразие. Позавтракав, я отправлялся в Кремль, где садился за изучение бумаг Палаты государева двора, часам к трём пополудни шёл в Знаменскую губную управу пить чай с Крамницем, заодно обмениваясь с ним новостями, но чаще сообщая друг другу об их отсутствии, потом возвращался домой, мы с Варварой садились обедать, и после небольшого отдыха я принимался за диссертацию. Ну это так, основная схема, могли быть и различные вариации.

Обычно, правда, они заключались в темах разговоров с супругой за обедом — то Варенька рассказывала об очередном своём походе в Ильинский пассаж, то мы с ней обсуждали дела домашние. Попытки любимой супруги вытягивать из меня подробности дела, которым я занимался вместе с Крамницем, я пресёк хотя и решительно, но весьма мягко — рассказал ей о тайне следствия и её важности для поимки и разоблачения виновных, уверил Варю в том, что болтушкой я её никоим образом не считаю, но пока что лучше бы никому и не знать, чем я занимаюсь, а ещё лучше не знать, что этим занимаюсь именно я, но окончательно победить Варварушкино любопытство я смог, лишь пообещав рассказать ей всё и в подробностях, когда дело будет закончено. На том Варенька и успокоилась.

Ну да, успокоилась… Потому что доверяла. Историю о том, как мне в своё время удалось избежать брака со старшей сестрой Вари Александрой, нежелательного что меня, что для неё самой, я же супруге после свадьбы всё-таки рассказал. [1] Рассказал, честно говоря, не без опасений. Против моего ожидания, известие о том, что с Александрой они сёстры только по отцу, Варя приняла легко и спокойно, сказав, что Александра ей всё равно сестра, а о том, что у них разные матери, она и думать не хочет. Да и в истории об убийстве её отцом вымогателя Бабурова Варя сочувствовала как раз-таки отцу, ради чести дочери и семьи вынужденному убить человека. Нет, а что вы хотели? Родственные чувства, помноженные на сословную солидарность, оправдают что угодно и кого угодно…

Крамниц тем временем сосредоточился на двух направлениях. Сам он устроил прислуге Ташлиных настоящий допросный марафон, почти что ежедневно допрашивая всех и каждого, выпытывая все подробности как убытия из дома Антонины Ташлиной, так и того случая с застреленным вором. Делал он это исключительно в те часы, когда Ташлин был на службе, самого его при этом не трогая. Как объяснял мне сам Крамниц свою стратегию, таким образом он пытался заставить хоть кого-то из прислуги проговориться относительно той истории, на то, что эти допросы помогут прояснить хоть что-то в убийстве Ташлиной, никакой надежды у него не было. Подчинённые же Ивана Адамовича тем временем старательно обходили белошвеек, пытаясь найти след соседа Ташлиной по могиле. Рутина, да, унылая рутина, но уж лучше так, чем никак.

Такая же рутина тем временем одолевала и меня. Я погряз в изучении разъездных книг, расходных ведомостей, казначейских поручений и прочих столь же важных и столь же скучных бумаг. К исходу первой седмицы мне начало казаться, что я читаю их по второму кругу — слишком уж часто стали попадаться одни и те же фамилии. Прислушавшись к себе, я решил, что с ума вроде бы не схожу, и, чтобы убедиться в этом (или в обратном, уж как повезёт), и впрямь принялся просматривать некоторые из них повторно. Ну точно! Среди получателей денег за предметы старины нашлись такие, которые удачно продавали те самые предметы казне в лице приказного советника Ташлина и палатных надзирателей Серова и Варчевского неоднократно, а некоторые, особо, должно быть, удачливые, и по пяти-шести раз. Выплаты, правда, в большинстве своём были сравнительно небольшими — от двадцати пяти до девяносто с чем-то рублей, но обилие тех выплат наводило на мысли о весьма неплохих деньгах, тем более, и получатели казначейских переводов на куда более приличные суммы среди постоянных продавцов тоже встречались, пусть и редко. Я не поленился сделать перечень этих счастливчиков, после чего по третьему уже разу просмотреть все бумаги, где мне они попадались, и у меня набежало аж восемь тысяч шестьсот семьдесят два рубля и восемнадцать копеек на сорок семь выплат и девятнадцать получателей. Выглядело всё это настолько откровенно подозрительно, что я даже не знал, что мне делать — требовать ли разъяснений у Ташлина и его подчинённых, идти ли с расспросами к боярину Висловатову или сразу просить встречи с царём. Но я же умный, вот по-умному и поступил — тщательно рассовал по карманам свои записи с фамилиями многоразовых продавцов, полученными ими суммами, днями получения и номерами казначейских переводов, если деньги переводились таким способом, и не пошёл ни к кому, решив сначала вынести это за пределы Палаты, а там уже соображать, как поступать дальше. Хорошо всё-таки, что для работы с бумагами мне пусть и не выделили отдельную каморку, но хотя бы отгородили раскладной ширмой стол в комнате, где усердно трудились пятеро не то младших дьяков, не