Папаша все-таки снизошел до разговора. Конечно, сам спускаться не стал, послал Лизку, которая предстала перед Серегой, аки Сивка-Бурка. И когда же ей надоест верного рыцаря из себя строить? Послала бы папашу лесом, нашла бы новую работу, мужа, детей бы завела или хотя бы собаку. Но нет же – все цепляется за однажды созданную мечту.

Светлый образ совместной жизни.

– С вами Антон Сергеевич поговорить желает, – процедила она сквозь сжатые зубы, и, когда развернулась, дабы указать путь в заветные отцовские пенаты, Серега не удержался, шлепнул Лизку по сухопарому заду.

Даже не обернулась. Мертвый человек, который лишь притворяется живым.

– Прошу вас учесть, что у Антона Сергеевича сердце шалит. Ведите себя прилично, – не удержалась-таки Лизка.

Сердце, значит.

Серега сомневался, что у отца есть сердце, которое – не только мышца для перекачивания крови. А про «поберечь» – и вовсе смешно звучит. Папаша переживет всех, и Серегу в том числе.

Он восседал в кресле, сложив руки на столе. Позер. Себя же копирует, с портрета, некогда написанного на заказ и украшающего гостиную новой папашиной усадьбы. Естественно, исторической, с корнями и претензиями на светскость.

– Недоброго вечера, – Серега не стал занимать отведенное для просителя кресло – слишком оно низкое и мягкое, чтобы в нем удобно сиделось. Напротив, кресло было сделано с таким расчетом, что гость вынужден был смотреть на хозяина снизу вверх и, ко всему прочему, отвлекаться на сохранение более или менее пристойной позы.

Поэтому Серега выбрал кушетку у окна.

И дальше от папаши она стоит, и так, что тут уже ему придется повернуться, чтобы Серегу видеть.

– Не мог бы ты хотя бы сегодня вести себя нормально? – сухо поинтересовался папаша, разворачивая кресло. Значит, и правда – мирные переговоры.

– Я и веду себя нормально. Просто у нас разные представления о нормальности.

– Что ты выяснил?

Пальцы тарабанят по столешнице. Мерзкий звук. И Сереге надо бы решить, рассказать ли отцу правду или воздержаться.

– Свету отравили.

– Чем?

Ни тени удивления. Неужели он такое… предполагал?

– Ядом, – Серега не удержался от того, чтобы уколоть папашу, но потом осадил себя: не время для ссоры. Все-таки Света ему и правда не чужая. Просто… просто некоторая любовь хуже ненависти. – Неизвестным. Его попытаются выявить, но… у нее на руке отпечатался рисунок. Вот.

Сереге пришлось встать, чтобы передать ему листок с наброском. Отец рассматривал долго, пристально, и в какой-то момент Сереге показалось, что листок сейчас отправится в мусорное ведро, а сам он – в надежное место. У папаши было несколько таких мест: с мягкими стенами, крепкой дверью и заботливым персоналом.

Но отец аккуратно сложил листок пополам и сунул его в нагрудный карман.

– Что ты думаешь об этой своей… невесте? – произнес, как выплюнул.

А она тут каким боком? Нет, Серега предполагал, что каким-то боком – определенно, но вот настолько резкая смена направления беседы демонстрировала, что степень причастности Вики к этим непонятным делам он недооценил.

– Не совсем дура, не настолько, как ее… как твоя знакомая. Тихая.

– В тихом омуте черти водятся, – подвел итог отец, разглядывая уже не Серегу, а стену. – Ты должен ее приручить. Так, чтобы она с рук твоих ела и в глаза смотрела.

Что-то новое!

– Зачем?

– Вот почему ты никогда не верил мне настолько, чтобы просто делать, что тебе говорят?

– Потому, что только больной на всю голову человек тебе поверит, – совершенно спокойно ответил Серега. – И остальные не верят. Но им проще с тобой не связываться. Уж больно характер у тебя скверный.

– У тебя не лучше.

Яблоко от яблони… яблоня-то – гнилая. Прежде Сереге случалось думать о том, как бы изменилась его жизнь, если бы отцом его был не этот страшный по сути своей человек, а кто-нибудь другой. Еще когда Сереге разрешали ходить в школу, он присматривался к одноклассникам. Порою он следил за ними, движимый исключительно любопытством. И вскоре узнал, что у Машки отец на Севере работает, вахтовым методом, и, когда приезжает, у Машки дома – праздник. Она прогуливает школу, но никто не спешит ее за это ругать. Никита отца побаивается, потому что у того рука тяжелая. Васькин папаша – тихий алкоголик. И семья его считается неблагополучной.

А вот Серегина и Светкина – благополучная.

– Возможно, – папаша провел по столу ладонью, точно проверяя наличие на столешнице пыли, – эта девица отравила Светлану. Или ее мать.

Он не уверен. Был бы уверен – Вику уже бы допросили, причем получив чистосердечное признание.

– Если не прямо, то косвенно.

Не спешит делиться информацией. Ну да, для него важно знать больше, чем знают остальные. И неважно, чего конкретно касается это знание. Но Серега – не Семен и не Славка, он с места не сдвинется, пока не поймет, в какие игры играет папаша.

– Ты что-нибудь слышал о семействе Тофано?

– Ничего.

Кивок. Мол, другого от тебя не ожидали. И отец поднимается, медленно – он все делает неторопливо, опасаясь излишней поспешностью разрушить сложившийся образ. Он вообще слишком много внимания уделяет деталям.

– Их род начался с Туфании, она родом из Палермо. Женщина содержала косметическую лавку, где, помимо всякого рода штучек, продавала и отравленную пудру. Или духи… закончила она жизнь на костре.

Судя по тону отца, этот исход был правильным и логичным.

– Но прежде чем умереть, она успела записать рецепт яда, который поначалу так и назывался – яд Туфании. Потом его переименовали в «аква Тофано», воду Тофано. Яд этот не имеет цвета, вкуса и запаха. Растворяется в любых жидкостях, не теряя своих свойств. Устойчив к нагреву и охлаждению. При желании рецепт его можно изменить таким образом, что яд будет действовать и при соприкосновении с кожей. Смерть он вызывает медленную, но, по сохранившимся данным, безболезненную. Жертва до последнего мгновения не понимает, что происходит, и, более того, находится в состоянии эйфории.

«Аква Тофано».

Мертвая вода.

И где Светка успела с ней столкнуться?

– Туфания дала основу, а истинную «аква Тофано» создала Теофания ди Адамо. Рим… семнадцатый век. Волна отравлений. И гибнут лишь мужчины. Богатые. Известные. У таких обычно множество врагов, поэтому сначала никто не усматривает в этих смертях закономерности. Да и сами смерти поначалу не внушают подозрения. Болезнь. Такая вот странная эпидемия, и чем дальше, тем более странной она выглядит. Начинается расследование. Папа Александр VII лично следит за ним…

В глазах отца появляется странный блеск, доселе Серегой не замеченный. Эта история, давняя, полулегендарная, волнует его куда сильнее Светкиной внезапной смерти. Более того, сама эта смерть становится частью той истории.