— Путь Богине мог бы быть проложен лишь словом и чудом.Но наш мир устроен не так. Все окажется труднее. Будут слезы, непонимание,страдание.

«Это работа отца-настоятеля, — мелькнуло у меня вголове. — Это он постарался вселить в его сердце страх. Но я стану длянего утешением и ободрением».

— Это путь не страдания, а славы, — ответила я.

— Большая часть людей все еще не доверяют любви…

Я чувствовала — он хочет, но не может что-то высказать мне.Быть может, ему надо прийти на помощь?

— Я думала об этом, — перебила я. — Тот, ктопервым покорил высочайшую вершину Пиренеев, понял, что жизнь без риска лишенаблагодати.

— Что ты знаешь о благодати?! — воскликнул он, и яувидела, что спокойствие вновь покинуло его. — Одно из имен Великой Матери— Пресвятая Дева Благодатная, и ее руки щедро осенят благословением каждого,кто умеет принимать его.

Нам не дано судить о жизни других людей, ибо каждый знаетсвое собственное страдание и проходил через собственное отречение. Одно дело —считать, что ты нашел верный путь, и совсем другое — уверять себя и других втом, что этот путь — единственный.

Иисус сказал: «В доме Отца моего обителей много». Дар естьблагодать. Но благодати полна и просто достойная жизнь, где есть труд и естьлюбовь к ближнему. У Марии был на Земле супруг, который сумел показать ценностьбезымянного труда. Оставаясь в тени, он обеспечил крышу над головой ипропитание своей жене и сыну и дал им возможность свершить то, что онисвершили. Его труды важны не менее, хоть почти никто не оценил их подостоинству.

Я промолчала. Он взял меня за руку.

— Прости, я резок и нетерпим.

Я поцеловала его ладонь и прижалась к ней щекой.

— Я хочу объяснить тебе вот что, — сказал он, и наего лице появилась улыбка. — С той минуты, как мы вновь встретились стобой, я понял, что не смогу обречь тебя на страдания, а они — неотъемлемаячасть моей миссии в этом мире.

Я почувствовала беспокойство.

— Вчера я солгал тебе. Солгал в первый и последний раз.Я сказал, что иду в семинарию, а на самом деле поднялся на гору и говорил сВеликой Матерью.

Я сказал ей, что если Она захочет, я отдалюсь от тебя ипродолжу идти своей стезей — с толпой больных у двери, с поездками глубокойночью, с непониманием тех, кто хочет отвергнуть веру, с глумливыми взглядамитех, кто не верит, будто любовь приносит спасение. Если так пожелает ВеликаяМать, я откажусь от самого дорогого — от тебя.

И вновь в этот миг припомнился мне отец-настоятель. Оноказался прав. В то утро был сделан выбор.

— Но все же, если можно сделать так, чтобы миноваламеня чаша сия, я обещаю служить миру через посредство моей любви к тебе.

— Что ты говоришь? — в испуге спросила я. Но онсловно и не слышал.

— Чтобы доказать крепость своей веры, не нужно сдвигатьгоры, — продолжал он. — Я готов в одиночку принять и вытерпетьстрадание, но — не затем, чтобы разделить его с тобой. Если я пойду прежнейстезей, у нас с тобой никогда не будет дома с белыми занавесками на окнах, глядящихна горы.

— Я знать ничего не желаю об этом доме! Я и порог егопереступать не хотела! — проговорила я, стараясь не сорваться накрик. — Я хотела сопровождать тебя, быть рядом с тобой в твоей борьбе,быть в числе тех, кто рискует первым. Неужели ты не понимаешь? Ты возвратил мневеру!

Солнце передвинулось, и его лучи освещали стены пещеры. Нотеперь эта красота уже мало что значила.

Бог спрятал преисподнюю посреди рая.

— Ты не понимаешь, — заговорил он, и глаза егомолили о том, чтобы я поняла. — Ты не понимаешь, какой это риск.

— Но ведь тебя он делает счастливым!

— Да. Но это мой риск.

Я попыталась было перебить его, но, не слыша меня, онпродолжал:

— И вот вчера я попросил Пречистую Деву свершить чудо.Я попросил, чтобы Она лишила меня моего дара.

Я не поверила своим ушам.

— У меня есть немного денег, есть опыт, обретенный вмоих бесчисленных странствиях. Купим дом, я найду работу и буду служить Богу,как служил Иосиф — со всем смирением безымянного. Мне не нужны больше чудеса,чтобы сохранить мою веру. Мне нужна ты.

Ноги у меня стали ватными, как перед обмороком.

— И вот в ту минуту, когда я обратился к Пречистой сэтой молитвой, во мне зазвучали голоса на неведомых языках, и я услышал:«Обопрись руками о землю. Твой дар покинет тебя и вернется в лоно Матери».

— Но ты не сделал этого? — в ужасе спросила я.

— Сделал. Я сделал то, что велел мне осенивший меняСвятой Дух. Туман начал рассеиваться, и меж горных вершин вновь заблисталосолнце. Я почувствовал, что Пречистая меня поняла — она ведь тоже сильнолюбила.

— Но она последовала за своим мужем! И одобрила деяниясына!

— У нас нет Ее силы, Пилар. Мой дар перейдет другому —он не пропадет втуне.

Вчера из бара я позвонил в Барселону и отменил лекцию. Едемв Сарагосу — там у тебя много знакомых, легче будет начать оттуда. Я быстронайду работу.

Думать я была уже не в состоянии.

— Пилар!

Но я уже шла по тоннелю обратно, и теперь мне уже не на когобыло опереться, и некому было вести меня, и следом за мной шла тысячная толпа —обреченные на смерть больные, обреченные на страдания семьи, несотворенныечудеса, не украсившие мир улыбки, горы, которым суждено навсегда остаться напрежнем месте.

Я ничего не видела, кроме почти физически плотной тьмы,надвигавшейся со всех сторон.

На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала. Смутны, расплывчатыбыли мысли, проплывавшие в моей голове в ту ночь, и сейчас мне трудноприпомнить, о чем я думала тогда. Понимаю лишь, что смерть была совсем рядом —но лица ее не помню, куда она вела меня — не знаю.

А мне хотелось бы припомнить ее — для того, чтобы исторгнутьее из своего сердца. Но не могу. Все кажется сном, начиная с той минуты, когдая вышла из темного тоннеля и лицом к лицу встретилась с миром, на который тожеопустилась тьма.

Ни единой звездочки на небе. Смутно припоминается, какдобрела до машины, взяла с сиденья рюкзак, зашагала неведомо куда. Наверно,добралась до шоссе, стала ловить попутную машину до Сарагосы — и безуспешно. Вконце концов вернулась в монастырские сады.