Нужно было, что то делать, еще немного времени и граждане могут сорваться с места и вдарить в набат созывая вече. Как правило, после такого решения вопроса о дележе награбленного, князь навсегда покидал пределы Новгорода. Во избежание такого развития событий и последующих за ними: лихими временами междукняжения и анархии, Владыка наклонился к отроку и сказал ему по латыни.

– Сенат и народ Новгорода хотят знать,– кто ты?

Отрок кивнул в знак согласия головой, шагнул вперёд, и твёрдой рукой развязал шнуровку своей куртки от горла до половины груди. Посадник Озарий от увиденного вспотел, толпа, тихо охнув, замолчала. Рука отрока, отодвинув левый край кожаной куртки, обнажила небольшую, но очень изящную грудь с нежно розовым соском.

– Матерь божья, спаси нас грешных,– только и смог ответить владыка.

Все молчали, никто не знал, что делать, дальше, кого обвинять и в чём? Граждане постепенно неторопливо приходили в себя, от потрясения, толкая друг – друга в бока и показывая пальцами то на отрока, то на князя. Владыка первый пришёл в себя и тихо спросил,

– Ты не ответил, кто ты?

Потом повторил вопрос громче, чтобы все слышали и поняли, что дознание ведёт владыка, и суд вести будет тоже он!

Отрок начал говорить, но его никто не понял. Толпа загалдела, пытаясь понять его речь. Пришлось Владыке два раза вразумить посохом наиболее громкоголосых переводчиков. Остальные, убоявшись покаяния, замолчали сами.

– Вася переводи, Алексей помоги и ты Арсений то же,– приказал Владыка толмачам.

Минут через двадцать Арсений, как наиболее профессиональный оратор, попы ведь каждый день проповеди читают, пастве своей неразумной, пересказал услышанное от отрока.

– Я Кристиана дочь Евпатора князя земли Замков63, ищу посланного мне Богом князя земли угорской – Илию, что бы передать ему письмо, о помощи от короля Франков. Ярл пообещал указать мне путь в страну, где странные реки Волга и Дон, сливающиеся вместе, но потом впадающие в разные моря текут в одну сторону, в сторону святого города Иерусалима. Там на горе, где зарыт великан, я должна встретиться со своим избранным. Передать ему письмо для пресвитера Иоанна властителя трёх Индий».

Новгородцы молча обдумывали услышанное. Вроде всё сходится, где Волга и Дон они представляют, только, где там великан погребен – нет. Степь там есть, это, правда, а Великанов нет. И гор больших нет. Там есть только три дня пути от одной реки до другой по волоку. В саму Индию новгородцы не ходили, но по индийской пустыни ходили и часто.

Проявление высшей нервной деятельности граждан великого Новгорода прервал Никита Захарьевич, что из Кучковичей,

–Чего вы тужитесь, неужели не ясно. Она из страны мавров, где её отец воюет с нехристями. Просит он о помощи. Денег у него мало, поэтому просит у тех, кто подалее, те, кто поближе денег не дадут уже. Сыновья на войне вот он баб своих и посылает.

–Откуда знаешь? Говори, – спросил Владыка.

–Я солью с их соседями торгую, и она соль везла на подарки, да на посулы. Вот к шведам и прибилась, чтоб без пошлины соль провезти через землю нашу. Письмо это, так, лепет дитяти.

–Чем докажешь?

–Чего тут доказывать владыка. Васька спроси у неё, она товар метит красным и золотым цветом?

Вася перевел, отрок кивнул головой в знак согласия.

–А на её печати город трёхглавый. Вот покажи ей,– добавил Никита Захарьевич, передавая Васе свинцовую печать. Отрок посмотрел на печать и радостно хлопнул в ладошки.

–Это она от радости, думает, что мы ей её добро вернём, которое с честью в бою на щит взяли,– пояснил новгородцам поведение. Кристианы Кучкович.

Потом на прощание добавил,

– Пусть едет себе на Волгу, мне такая война не нужна, ввяжемся, если – то соль потеряем.

И потеряв всякий интерес к происходящему, Никита Захарьевич, что из Кучковичей, поклонившись только Владыке, пошёл по своим делам. Озарий Феофелактович последовал его примеру. Он быстро, скомкано, попрощался с князем, испросил благословления у Епископа и побежал составлять заветные списки, пока стороны не передумали.

Толпа начала расходится, справедливо полагая, что интересного уже не будет. Поимка купцов утаивших товар дело обыденное, в торговом городе. На наказание купца горожанину и гражданину придти еще можно, посмотреть, как сечь ослушника будут, а на правёж идти это зря время терять. Тем более, что в этом случае купца сами горожане вместе с князем в честном бою и ограбили. Кроме этого было еще одно обстоятельство, заставлявшее новгородцев поспешно уходить с паперти – Владыка новгородский.

Владыка Спиридон по непонятной, большинству новгородцев, причине – человеколюбия, мог приказать возвратить часть награбленного отроку, что якобы соответствует принципам Святого писания. От подобного своевластного толкования Святого писания владыкою, и чтобы потом не платить пеню за разбой, надо было уйти, что новгородцы и сделали, довольно быстро. На прощанье младшенький из отпрысков Озарии Феофелактовича, сказал громко на всю паперть софийскую,

– Прощай, Отрок – отроковица!! – и показал всей троице язык. Слово младшенького отпрыска как-то само приклеилось к друзьям и новгородцы часто их так называли, если хотели обидеть.

Все стояли в тягостном молчании, снося зловещую тишину как заслуженное наказание. Владыка благословил уходящих с паперти новгородцев, устало, опершись на посох, сказал князю,

– Бог миловал. Могло быть и хуже. Всеволода Мстиславича тоже на делёж утром вызывали, а закончили к обедни – изгнанием.

Друзья боялись глаза поднять на Владыку и на князя, так получилось, что их действия могли послужить причиной изгнания князя. Услышав слова владыки все трое вовсе пали духом.

– Что делать далее будешь князь? Ей в Новгороде оставаться нельзя!– продолжил Владыка.

После этих слов все посмотрели на князя, и удивились. Князь, как только началась эта канитель, хранил молчание, и казалось, что совсем не желал принимать участие в происходящем действе. Лишь нахмуренные брови, да вдумчивое выражение лица, показывали, что князь думает. Владыка хотел повторить вопрос, как вдруг девичий плачь, разорвал благоговейную тишину софийской паперти. Все посмотрели в угол, откуда раздались рыдания и увидели, не отрока в кожаной куртке, а молодую слабую и беззащитную девушку, плачущую от стыда и безысходности, и прикрывающую рот ладошкой, что бы в конец не разреветься во весь голос. Все женщины плачут одинаково и по одним и тем же причинам, но здесь в этом святом месте, сейчас молодая женщина не только плакала, она еще и молилась. Молилась в плаче, опершись спиной на стену могилы неизвестного ей святого. Она молилась про себя, стараясь не показать свою мольбу, однако как она