в вопросах национальной безопасности, а с другой — добиться от монарха большего понимания и принятия их взгляда на управление делами государства. В особенности они были заинтересованы в том, чтобы свести до минимума, если не освободиться вообще, от королевского вмешательства в их внутреннюю жизнь.

Нет никаких свидетельств о том, что испанские города когда-либо стремились к независимому статусу, наподобие некоторых городов в Италии или городов Ганзейской Лиги. Война Реконкисты, которая со всей ясностью требовала объединения всех национальных сил, предотвратила образование подобных планов. Кроме того испанские города, за исключением Севильи, Барселоны и Валенсии, были слишком малы и не могли сравниться ни в количестве населения, ни в ресурсах с европейскими городами. Но то, чего испанские города не могли достичь каждый в отдельности, они пытались добиться, действуя вместе, как коллективная сила. Их целью было получить лидирующую позицию среди факторов, определяющих национальную жизнь Испании.

Этими факторами, как отмечено, были, в основном, следующие три: король, знать и городские олигархи, каждый из которых жаждал денег и власти — больше денег, чтобы захватить больше власти, или больше власти для большего богатства. Никакого другого решающего стремления не видно в перемежающихся конфликтах между этими силами, и мы не считаем что-либо иное существенным в формировании их отношения к евреям, потому что это отношение у короля и городов сформировалось в основном тем, насколько полезной или, наоборот, вредной они видели еврейскую деятельность для своих экономических и политических планов. Читатель, привыкший очерчивать еврейскую проблему прежде всего в религиозных или духовных терминах, может быть удивлён тем, что мы исключили из факторов, сформировавших судьбы евреев в Испании: а) испанское духовенство, которое было одним из сословий, и б) католическую церковь, которая установила политику по отношению к евреям в христианском мире. Не в наших намерениях отрицать тот факт, что и местная, и Римская церковь имели влияние на судьбу евреев в Испании, как и везде. Но мы хотим провести разделительную черту между решающими и вспомогательными факторами, и, насколько мы можем судить, роль Церкви, как испанской, так и универсальной, была второстепенной в накапливании грозовых туч против испано-еврейской общины. Существенные факты, рассмотренные в перспективе и поддержанные свидетельством, которое мы считаем неопровержимым, указывают на это с полной ясностью. Мы отметим это свидетельство и используем его.

Но сначала мы должны ещё раз взглянуть на специфические моменты, которые служили в качестве casus belli{9} между евреями и городами — их непримиримыми и, фактически, самыми опасными врагами.

II

Давно уже было замечено, что первые публичные нападки на евреев как сборщиков королевских податей в Кастилии имели место во время правления Санчо IV на кортесах в Аро в 1288 г., когда города потребовали, чтобы евреи были удалены с должностей сборщиков налогов[210]. Что, однако, не было замечено, так это то, что их требование не было воспринято как исключительно антиеврейский шаг — то есть направленный против евреев как таковых. Факты опровергают такое утверждение полностью и окончательно.

На этих кортесах бюргеры просили короля воздержаться от предоставления права на откуп налогов (servicios) или других податей любому человеку, а для сбора положенных поступлений назначить только сборщиков. Далее, города требовали, чтобы этими сборщиками были omes buenos (т. е. «добрые люди»), которые «знают, как служить Богу и королю и охранять свои души и души общин (los pueblos)»[211]. Omes buenos было общим обозначением определённого сегмента городской аристократии, составляющего городскую моральную элиту и поставляющего большую часть членов городских советов. Отсюда вытекает, что города просили короля на этих кортесах прекратить вообще откуп налогов, ограничить процедуру только сбором и, наконец, переложить ответственность за сбор налогов на своих избранных и «заслуживающих доверия» граждан, на которых можно положиться в том, что в силу своей порядочности они будут служить и королю, и народу. Всё это ясно из ответа, данного королём на адресованную ему петицию по этому вопросу. Неясно, однако, следующее: должна ли была быть отмена откупа абсолютной, при любых обстоятельствах, или запрещение «любому человеку» (кроме евреев, как специфически названной группы) было направлено против неких нееврейских сборщиков, которых города не хотели по какой-то неназванной причине видеть в этом качестве.

На Вальядолидских кортесах (1293 г.) города предприняли шаги, чтобы разъяснить свои намерения и «снабдить зубами» свою предыдущую петицию. Вместо того чтобы просить короля запретить откуп «любому человеку», — что делало их просьбу слишком расплывчатой и, как следствие, допускало нежелательные исключения, — теперь они назвали конкретно тех, кому они просят запретить откуп: магнаты (высшая знать), кабальеро (знать пониже рангом), алькальды (королевские городские судьи), мерино (королевские провинциальные судьи) и, наконец, евреи[212]. Получается, что термин «любой человек» в петиции 1288 г. служил для того, чтобы не допустить прямой конфронтации с определёнными христианами высокого положения, кого горожане явно не хотели видеть откупщиками, и возможно, ещё меньше, чем евреев. Если мы сравним петиции на кортесах в Аро и в Вальядолиде, мы можем заметить, что помимо групп, которым отказали в праве быть откупщиками, не существовало других откупщиков, ни в действительности, ни в перспективе. Поэтому они могли поступить так ещё и по очевидной причине: сами они не были готовы стать откупщиками (по причине, о которой мы ещё поговорим). Но города пошли ещё дальше в своём нежелании, чтобы любая из упомянутых групп — то есть знать (всех рангов), высшие чиновники и евреи — была занята сбором податей. Так, на кортесах в Вальядолиде они просили короля отстранить эти группы не только от откупа, но и вообще от сбора налогов[213]. Но в том, что касается сбора налогов, бюргеры не хотели распространить просимое запрещение на «любого человека», потому что они сами были весьма заинтересованы в получении должности сборщиков налогов. На деле, точно так же, как они не хотели никакого налогового откупа, они жаждали получить в свои руки весь сбор налогов.

III

То, что их противодействие назначению высокопоставленных христиан на какие-либо из вышеупомянутых должностей не определялось мимолётным настроением, а было глубоко укоренившимся поведением и убеждением, видно из петиций, представленных королю всего несколькими годами позже, в 1301 г., на кортесах в Бургосе и Саморе. Судя по ответу короля в Бургосе, петиция городов в этом случае касалась в основном сбора податей, и они по этому поводу высказали категорическое неприятие кабальеро, церковников и евреев в любом связанном с этим делом качестве — откупщиков, сборщиков налогов или следователей. Их требования в Саморе были, по существу, теми же по отношению к группам, которые они требовали исключить,