— Весьма откровенное полотно, — согласилась я, припоминая божественно красивую женщину, заснувшую на любовном ложе явно после пылких утех.

— А Лацис писал её с таким азартом, что я невольно залюбовался им. Из-под его кисти, мазок за мазком, рождался шедевр, и Роман это сразу же понял. Остаётся лишь поражаться выдержке Арзамасова, но обманутый муж не проронил ни звука, так же беззвучно удалившись из студии, как туда и вошёл. Я тоже старался не шуметь, чтобы не спугнуть исторический момент рождения гениального полотна. Когда мы спустились в квартиру, Роман плеснул нам виски и сказал примерно следующее: «Артур, забудь всё, что видел, и я ни на секунду не заставлю тебя об этом пожалеть. Зоя красивая женщина, она хочет нравиться мужчинам. Что ж, обычное бабское желание. Но моя дочь, моя Женя, ни в коем случае не должна узнать, что её мать имеет любовника. Давай считать, будто в нашей жизни никогда не было того мужика в мастерской, а Зою написал я». Валдис Лацис и в самом деле вскоре исчез из нашей жизни, напоследок прославившись как серийный убийца. Думаю, вы понимаете, что дело не обошлось без братьев Арзамасовых.

Звонок смартфона прервал наш разговор. Ответив на вызов, я услышала в динамике голос Гауляйтера:

— Агата, это я, Григорий. У вас тут лыжи стояли в гардеробной, и я совершил пробежку по лесу. Теперь хочу по-нормальному принять душ. Утром я не посмел беспокоить вас по поводу свежего полотенца — всё-таки ночью мы с вами немножко поссорились.

— Я обратила внимание, Григорий Андреевич, что утром вы ухитрились надеть рубашку прямо на мокрое тело, — фыркнула я. — Полотенце возьмите в шкафу вашей спальни. Вторая полка сверху.

— Благодарю за отзывчивость и жду вас к ужину, — продолжал Арзамасов.

— Не знаю, смогу ли приехать, — кокетливо откликнулась я.

— Прошу вас, не обманывайте моих ожиданий! — шутливо взмолился собеседник.

Я пообещала этого не делать и, нажав клавишу отбоя, встретилась глазами с колючим взглядом Шмеля.

— Вижу, вы, голубушка, флиртуете с Григорием Арзамасовым, — неодобрительно покачал владелец галереи головой. — Не питайте иллюзий, он просто дурит вам голову! Вы знаете, что у Григория Андреевича имеется гражданская жена?

— Да что вы говорите? — сделала я изумлённое лицо, подыгрывая сплетнику. Само собой, в Интернете об этом обстоятельстве упоминалось, а я старательно изучила досье родственника Евгения.

— Можете не сомневаться, — горячо заверил меня Шмель. — Полина Константиновна когда-то являлась любовницей его старшего брата и даже родила от Романа ребёнка. А когда тот эмигрировал, Григорий стал растить его сына и жить с его любовницей, как в детстве донашивал его штаны и куртки.

— Я вижу, вы не слишком-то любите Григория Андреевича?

— За что мне его любить? Григорий не красна девица. Он расчётливый, циничный мерзавец, способный ради выгоды на любую подлость. Для вашего блага, барышня, постарайтесь держаться от него подальше.

— Артур Николаевич, не могли бы вы повторить свой рассказ в полиции? — улыбнулась я. — Следователю было бы очень интересно вас послушать.

— Ни в коем случае! — замахал руками художник. — Ни с какими официальными организациями я не собираюсь иметь дела! Рассказать историю из собственной жизни приятной девушке в приватной беседе — одно, отвечать на вопросы следователя — совсем другое!

Когда я шла через зал, Шмель догнал меня и начал обольстительно улыбаться:

— Купите мою картину! Недорого прошу, всего десять тысяч. Могу сделать дарственную надпись на полотне, что добавит ей ценности. Может быть, вот эту с красными розами?

— Спасибо, но сегодня я не настроена приобретать произведения живописи, — попробовала увильнуть я.

— Ничего, сейчас забирайте, а деньги занесёте как-нибудь потом, — не отставал владелец галереи, насильно впихивая мне в руки полотно размером с бандероль.

На улице я вытянула руку, выставила перед собой приобретение и долго рассматривала ломаные формы цветочных лепестков, придумывая, куда его повесить. Решив, что самое подходящее место для изделия художника Васильева — это прихожая, я положила картину на заднее сиденье машины и подумала, что дела у галерейщика и в самом деле плохи, раз он раздаёт свои работы в долг.

* * *

К возвращению деда и бабушки Григорий Андреевич обжился на даче, как у себя дома. Место Михаила занял охранник по имени Николай, такой же угрюмый и суровый, как его предшественник. И, судя по фанатичному блеску в глазах, так же бесконечно преданный своему шефу. Сидя на даче, Арзамасов ухитрялся вести активную работу по скайпу, на расстоянии руководя и пабом, и добровольческой организацией, лидером коей являлся.

За те несколько дней, что он провёл в Снегирях, господин Арзамасов перезнакомился со всеми соседями и слыл среди них человеком общительным и лёгким. Обитатели Снегирей, не зная, как объяснить его появление в нашем доме, недолго думая, присвоили постояльцу звание моего жениха, тем более что имели ежедневную возможность наблюдать, как у наших ворот останавливается фирменный автомобиль из престижного супермаркета и шофёр в униформе выгружает бесконечные сумки с провизией и всем необходимым для комфортного проживания на даче. «Посторонний человек не станет так шиковать», — наверняка думали соседи, видя, как Арзамасов расплачивается за покупки. Гауляйтер особо и не отпирался, решив при помощи общественного мнения склонить меня к мысли, что в подобном союзе нет ничего плохого. Но самое ужасное, сторону Григория Андреевича внезапно принял дед.

— Агата, не дури, — строго сказал он, заходя ко мне в комнату после первой совместной трапезы. — Я вижу, как Григорий на тебя смотрит. Что ты думаешь насчёт замужества? Годы-то идут!

Кинув на Владлена Генриховича насмешливый взгляд, я ехидно ответила:

— Григорий Андреевич смотрит на меня, а видит твою библиотеку. Особенно ему запала в душу «История масонского ордена». А я здесь ни при чём.

— Ну и что? — не сдавался дед. — Это только лишний раз доказывает, что у человека хороший вкус. Напрасно пренебрегаешь подобным женихом, так и просидишь всю жизнь в девках.

Дед и дальше сватал бы меня за Григория, если бы в один прекрасный момент Гауляйтер не раскрыл свою истинную сущность.

В тот вечер у нас собрались соседи по даче, чтобы по обыкновению сыграть несколько партий в преферанс. И Арзамасов завёл разговор на неожиданную тему. Он вдруг заявил, что в нацистской теории имелось рациональное зерно, выплеснутое ханжами-правдоборцами из купели вместе с младенцем. Особенно оратор упирал на Германа Вирта, создателя книги «Происхождение человечества», в которой автор утверждал, что у истоков человечества стоят две проторасы: нордическая, являющаяся духовной расой с Севера, и пришельцы с южного континента Гондвана, охваченные низменными инстинктами, раса Юга.

— Что, разве не так? — патетически воскликнул Арзамасов, расхаживая по гостиной. — Вы разве не замечали, что все выходцы с юга и из Средней Азии другие? Они и мыслят иначе, информацию воспринимают по-другому. Они гораздо примитивнее нас!