– Твой отец умер так внезапно, Лео. Ты стал самым молодым королем в истории Темарина. – Она делает паузу, понимая, что он дал ей прекрасную возможность. – Возможно, я смогу помочь, – добавляет она. – Я даже не ступала в Селларию и всю свою жизнь воспитывалась для того, чтобы стать королевой Темарина. Уверена, твоя мать более чем готова наслаждаться отдыхом в качестве вдовствующей королевы.

Он выглядит немного удивленным, но улыбается:

– Я думаю, что это блестящая идея.

Софрония улыбается в ответ, и ее охватывает волна удовольствия. Она понимает, что часть ее считала, что он отклонит ее предложение и рассмеется при мысли о ее способности со всем справиться. Так поступила бы ее мать. Но Леопольд, при всех своих недостатках, верит в нее.

Не имеет значения, во что он верит, это не должно заставлять ее сердце биться чаще, не должно позволять ей забыть даже на секунду, кто она и зачем здесь. Но это происходит, и это делает его опасным.

Она подгоняет свою лошадь, чтобы та ехала быстрее, в надежде опередить свои же мысли.

– Давай, – говорит она через плечо. – Давай в догонялки.

Софрония слышит, как Леопольд издает звук – наполовину шокированный, наполовину возмущенный, – а затем тоже заставляет лошадь скакать быстрее, и топот копыт позади становится все громче и громче.

Вокруг мелькают окружающие дворец пейзажи, и она понимает, что придворные слоняются по садам, наблюдая за ними. Она едет слишком быстро, чтобы разглядеть хоть что-то, но уже может сказать, что территория дворца находится в безупречном состоянии. Она засажена невероятно зеленой травой, искусно подрезанными деревьями и бо́льшим количеством цветов, чем возможно сосчитать. И когда они покидают сады и попадают в бескрайний лес, Софрония немало удивлена тем, что даже деревья здесь выглядят так, будто их спроектировали художники. Здесь, в лесу, нет ничего дикого – он словно декорация, сошедшая с идеальной, написанной акварелью картины.

– Софи! – окрикивает ее сзади Леопольд. Он ближе, чем она ожидала.

– Поймай меня, если сможешь! – кричит она в ответ, подгоняя лошадь.

– Софи, подожди! – зовет Леопольд, но Софрония слишком наслаждается поездкой, чтобы прислушаться к его словам.

Впереди она видит обрыв и решает, что это будет финишная черта. Приближаясь, она останавливает лошадь, смотрит вниз и понимает, где они.

Внизу, словно грязное одеяло, раскинулся город Кавелле. После великолепия дворцовой территории он выглядит особенно ужасно: кривые каменные улицы, покрытые грязью, дома и магазины, которые выглядят так, будто могут развалиться от легкого ветерка. И больше людей, чем Софрония когда-либо видела в одном месте. Она не сомневается, что их больше, чем город может вместить.

– Софи, – говорит позади нее Леопольд. – Пойдем, пойдем домой.

Но Софрония не двигается. Они слишком далеко, чтобы увидеть какие-либо детали, но даже с такого расстояния она может сказать, что в Кавелле – столице Темарина – царит даже больший хаос, чем она думала.

– Что там происходит? – спрашивает она, указывая на особенно плотную толпу людей посреди городской площади.

– Я не знаю, – отвечает он так быстро, что она ему не верит.

– Тогда, может быть, нам стоит пойти посмотреть, – говорит она, подталкивая лошадь к обрыву, пока не видит тропу, ведущую к городу, перегороженную внушительными воротами с двумя стражниками.

– Софи, – снова зовет Леопольд, следуя за ней. – Хорошо. Это казнь.

Она останавливает лошадь и оглядывается на него.

– Казнь, – повторяет она. – Чья?

Он не отвечает, и она снова толкает лошадь вперед, пока Леопольд не вздыхает.

– Это просто преступники.

Этого могло бы быть достаточно, чтобы она подумала, что он говорит об убийцах или насильниках, тех, чьи преступления караются смертью даже в Бессемии. Но он не смотрит на нее, поэтому Софрония знает, что осталась какая-то недосказанность.

– Преступники, – снова повторяет она. – Что за преступники?

Он выглядит еще более смущенным.

– Я думаю, что большинство из них – воры, – отвечает он, и все встает на свои места.

– Среди них есть те, что пытались ограбить мою карету?

Он пожимает плечами:

– Думаю, что да. Казни проводятся раз в неделю для всех арестованных в это самое время.

Софрония качает головой.

– Твоя мать сказала, что их отпустили, что они уже дома со своими семьями.

Стоит ей это сказать, и она чувствует себя невероятной дурой. Евгения предложила ей приятную ложь, чтобы успокоить, как родители рассказывают ребенку, что мертвое домашнее животное отправилось жить в деревню. Ложь раздражает ее еще больше: она не ребенок, к которому нужно относиться снисходительно. Она королева.

– Я обсуждал это с ней, – говорит Леопольд. – Мы решили не делать исключения.

Это «мы» не обманет Софронию. Леопольд пощадил бы мальчиков, чтобы сделать ее счастливой, она в этом уверена. Это решение приняла Евгения, и у Леопольда не хватило мужества пойти против нее.

Софрония не может заставить себя даже взглянуть на него. Вместо этого она снова смотрит на город и собравшуюся толпу. Теперь, когда он это сказал, она может разглядеть смутные очертания эшафота и десять фигур, стоящих под балкой с веревками на шее.

– Они же дети, – говорит она.

– Они знали, что поступают неправильно, – отвечает Леопольд. – Знали о последствиях. Но все равно это сделали. Если бы я проявил милосердие, это привело бы только к еще большему разгулу грабежа, и следующим жертвам могло уже не повезти так же, как тебе.

«Очередные слова его матери», – думает Софрония. Она вспоминает о сообщениях шпионов касательно того, насколько в Темарине все изменилось за год с тех пор, как Леопольд занял трон. Повышение налогов, изгнание людей из их домов, казнь за любое правонарушение – Софрония считала все это действиями беззаботного и жестокого короля. Ей было трудно примирить это с Леопольдом, которого она знала, но теперь она все понимает. Леопольд не является ни беспечным, ни жестоким, ни королем. Не совсем так. Он марионетка, довольная тем, что позволяет матери дергать его за ниточки, и никогда не спрашивает, что она делает со страной.

Вдалеке она слышит звук падающего пола эшафота, крики ужаса и ликования зрителей, но совсем не слышит грабителей – они умирают тихо, но все равно умирают.

Софрония поворачивается в сторону города как раз вовремя, чтобы увидеть, как несколько мужчин в черном вынимают тела из петель и уносят их. Через несколько секунд появляются еще десять фигур, и Софронии снова становится плохо.

– Сколько их там? – спрашивает она.

Леопольд не отвечает.

– Не знаю, – признается он и тянется, чтобы коснуться ее руки и встретиться с ней взглядом. Ей требуется все самообладание, чтобы поднять на него взгляд.