– С вами приятно иметь дело, Софи, – говорит он, и Софрония съеживается, услышав свое прозвище. Он этого не замечает, потому что все его внимание сосредоточено на кольце в его руке.

– Передам привет твоей сестре, когда увижу ее в следующий раз.

Софрония уже выходит за дверь и едва его слышит. Она отчаянно желает как можно быстрее уйти от певца, на ходу пряча сложенное письмо в верхней части своего корсажа.

Беатрис просыпается от того, что кто-то не слишком осторожно трясет ее за плечо. Она пытается оттолкнуть его, и с ее губ слетает стон, но это не помогает – тряска продолжается.

– Трис, – говорит голос, и где-то за головной болью она узнает Паскаля. – Проснись, моему отцу нужно тебя видеть.

Это привлекает внимание Беатрис. Она заставляет себя сесть прямо, но ее веки такие тяжелые, что вся ее энергия уходит на то, чтобы их поднять. Когда она это делает, то видит Паскаля, уже одетого и с тревогой смотрящего на нее.

– Я чувствую себя ужасно, – говорит она ему.

Это правда, хоть и полностью ее вина. Сколько бокалов бренди она выпила прошлой ночью? Тем не менее, сейчас ей хуже, чем в любое другое похмелье. Мало того, что ее голова раскалывается надвое, еще и кровь словно заменили свинцом. Каждое маленькое движение дается с трудом.

– Мы можем это отложить?

– Нет, – отвечает он, и каким-то образом это единственное слово вызывает у нее приступ страха. Она моргает, недоуменно глядя на Паскаля, и видит, что он тоже боится. – Сегодня арестовали служанку, у которой нашли звездную пыль. Она утверждает, что взяла ее на нашем подоконнике.

Беатрис пытается сглотнуть, но ее рот кажется набитым ватой. Прошлой ночью не было звездного дождя – если бы в Селларии вдруг начались звездные дожди, она бы это заметила, – а единственный другой способ появления звездной пыли – это если эмпирей желает звезду и снимает ее с неба. Однажды она видела, как это делал Найджелус. Казалось, он не сделал ничего примечательного, но она помнит груду звездной пыли, которая появилась рядом с ним. Сверкающая, серая и полная силы.

Ее живот скручивает, и она чувстует себя больной.

– Мне нужна вода, – говорит она Паскалю, заставляя голос выровняться. – А потом я соберусь так быстро, как только смогу.

Он уходит, и она вылезает из постели, хотя каждый мускул ее тела протестует против этого. Ее разум – водоворот паники и недоумения. Как звездная пыль попала к ней на подоконник? Кто-то ее туда положил? Кто? Она вспоминает прошлую ночь, когда в припадке пьяной тоски по дому загадала желание. Но она выталкивает эту мысль из головы, как только та появляется. В конце концов, она не эмпирей, и, если бы это желание сбылось, разве она не была бы сейчас дома? Нет, кто-то пытается ее подставить.

– Трис? – неуверенно спрашивает ее Паскаль. Она поворачивается к нему, приподняв брови.

– Ты хочешь знать, моих ли это рук дело? – спрашивает она, и ее голос звучит резче, чем хотелось. Она делает глубокий вдох, заставляя себя хотя бы казаться расслабленной. – Это не я. Не у всех за пределами Селларии есть дар эмпирея. Лишь один из десяти тысяч или около того обладает такой силой. Даже будь я еретиком – а я им не являюсь, – уверяю тебя, у меня совершенно нет способностей к магии.

Паскаль кивает и выходит из комнаты, чтобы принести ей воды. Когда Беатрис звонит в колокольчик и слуги приходят, чтобы помочь ей одеться, она не может перестать думать о словах, которые сказала вчера вечером.

«Хотела бы я оказаться дома». Пустые слова и, по сути своей, выражение тоски, а не призыв к магии. Вот и все. Это были только слова, просто глупое, лишенное волшебства желание. И да, она вообразила себя дома, на мгновение почувствовала, что все реально, но, конечно же, это был бренди. Ничего больше.

Но сколько бы раз она ни говорила себе это, скрученный узел в ее животе не собирался развязываться.

Тронный зал так сильно забит придворными, что гвардейцам, сопровождающим Беатрис и Паскаля, приходится пробиваться сквозь толпу, чтобы расчистить путь. Удушающий жар, вызванный таким количеством тел, втиснутых в такое маленькое пространство, усиливает тошноту Беатрис, и ей приходится заставлять себя делать глубокие, успокаивающие вдохи, чтобы угомонить желудок.

«Я никогда больше не прикоснусь и к капле алкоголя», – говорит она себе, но стоит лишь подумать об этих словах, как она понимает, что это ложь. Она знает, насколько серьезно Селлария относится к обвинениям в колдовстве, а также знает, что паранойя короля Чезаре становится все сильнее, поэтому, если она выживет и не окажется привязанной к столбу, то отпразднует это целой бутылкой вина.

По крайней мере, она знает, как скрыть свое плохое самочувствие, так как в Бессемии делала это достаточно часто, когда мать вызывала ее и сестер в какой-то нечестивый час для того или иного урока, – казалось, она всегда знала, в какие ночи Беатрис выпивала слишком много.

После того, как горничные помогли ей одеться, Беатрис удалось несколько минут в одиночестве покопаться в своей косметичке. Она нанесла немного тонирующего крема под глаза, добавила румян на щеки и присыпала все лицо пудрой. Она даже добавила пару капель себе в глаза, хотя использовала их перед сном, как всегда.

«Это не повредит», – говорит она себе теперь. Если ей предстоит предстать перед королем по обвинению в том, что она эмпирея, она не собирается рисковать своими серебряными глазами.

Когда они добираются до передней части комнаты, Беатрис видит короля Чезаре, сидящего на троне, подперев голову рукой. Он напоминает ей скучающего ребенка. Увидев их, он слегка приподнимается и машет рукой за своей спиной.

Николо выходит вперед с чашей красного вина на подносе и предлагает его королю, который делает большой глоток, а затем возвращает чашу на поднос. Николо, должно быть, виночерпий короля – в Бессемии это работа прислуги, но не в Селларии. Беатрис вспоминает одно из посланий, полученных ею и ее матерью от селларианских шпионов: король Чезаре всегда находится рядом со своим кубком с вином, а его виночерпии – одни из самых трудолюбивых дворян в стране. После недолгой службы они получают достойное вознаграждение в виде места в его совете, поместья, а иногда и собственного титула. Однако большинство молодых лордов живут недостаточно долго, чтобы пожинать плоды.

Беатрис хранит эту информацию в голове и надеется, что у нее будет шанс использовать ее.

– Ваше Величество, – она делает низкий реверанс, а затем выпрямляется, сверкая ему лучезарной улыбкой, словно не дрожит всем телом в своих атласных туфельках. Рядом с ней Паскаль повторяет ее слова и исполняет свой поклон.

– Я так понимаю, сегодня утром были проблемы с прислугой? – спрашивает она, наклоняя голову. – Уверяю вас, мы с принцем Паскалем поможем всем, чем сможем.

Выражение лица короля Чезаре не меняется. Его взгляд скользит налево, где в окружении стражников стоит девушка не старше четырнадцати лет. Ее запястья скованы железными наручниками. Она не плачет, но Беатрис подозревает, что это только из-за того, что у нее не осталось слез: ее лицо красное, а глаза налиты кровью.