– Пойдем домой, – зовет он.

Софрония улыбается, но не чувствует этого. Улыбается, потому что знает, что должна, потому что знает, что, будь ее мать рядом с ней, она бы посоветовала улыбнуться и флиртовать с мужем, обнимать его так сильно, как она только сможет. Она сказала бы Софронии, что самый надежный способ ослабить власть королевы Евгении над Леопольдом – это установить свою собственную.

И она понимает, что ей нужна эта власть. Не из-за планов матери и даже не ради Бессемии. Ради Темарина.

В ту ночь на концерте сэра Диаполио Софрония так и не смогла сосредоточиться и насладиться талантом певца. Она знает, что он хорошо поет, и даже может по достоинству оценить его внешность, хотя он на несколько десятков лет старше ее. Также она знает, что ей не нравится рука Леопольда в ее руке и то, как он весь вечер наклоняется, чтобы шептать ей на ухо. Ей приходится заставлять себя смеяться, когда он указывает, что все знатные дамы ловят каждый взгляд сэра Диаполио. Она заставляет себя сохранять спокойствие, когда Леопольд делает комплименты ее внешности.

После того, как проходит, кажется, целая вечность, сэр Диаполио исполняет свою последнюю песню и глубоко кланяется, в то время как Софрония, Леопольд и весь двор ему аплодируют.

– Мы можем с ним встретиться? – спрашивает Софрония у Леопольда, одаривая его яркой, но пустой улыбкой, чего он, видимо, не замечает.

– Я должен хорошо подумать, прежде чем приглашать его, ведь даже моя собственная жена не застрахована от знаменитых чар Диаполио, – говорит он, качая головой. – Почему бы тебе не пойти вперед? Сейчас мне нужно коротко переговорить с лордом Фаунтасом. А Диаполио, должно быть, отдыхает перед началом банкета в гостиной слева, – добавляет он, указывая дорогу.

Они расходятся, и Софрония спешит мимо смешавшейся толпы к двери, на которую указал Леопольд, Несколько раз она останавливается, потому что гости ловят ее и отводят в сторону, чтобы поболтать о концерте. Когда она, наконец, доходит до двери, то видит, что она приоткрыта, и толкает ее, ступая в тускло освещенную комнату.

– Сэр Диаполио? – спрашивает она.

Слышится какое-то бормотание на селларианском, и Софрония совершенно уверена, что это проклятие, а затем она слышит шорох шелка и торопливые шаги. Когда ее глаза привыкают к темноте, она может разглядеть две фигуры, спешащие удалиться друг от друга, но толку от этого мало. Софрония, возможно, все еще невинна, но она провела достаточно времени среди бессемианских куртизанок, чтобы точно знать, чему она помешала.

– Ты не запирал дверь? – обрушивается на сэра Диаполио знакомый голос, и тело Софронии напрягается. Из тени, поглаживая руками морщинистую юбку, выходит Евгения. Увидев Софронию, она резко останавливается. Ее глаза широко распахиваются, а рот открывается, отчего ее вид, по мнению Софронии, немного напоминает умирающую рыбу. Она открывает рот один, два, три раза, но слова не выходят. Наконец, она выпрямляется и проходит мимо, не отрывая от нее взгляда и высоко приподняв подбородок.

Софрония обращает свое внимание на сэра Диаполио, который нисколько не удивлен ее прибытию. Вместо этого он смотрит на нее умными глазами и насмешливо кланяется. Она тут же все понимает.

– Это и есть подарок от моей матери? – спрашивает она, шагая дальше в комнату и закрывая за собой дверь.

Сэр Диаполио склоняет голову.

– Она сказала, ты будешь знать, что с этим делать.

Софрония кивает. Она представляет, как идет к герцогине Бруне, закусывает губу и признается, что кое-что видела, но не уверена, стоит ли ей говорить. Это возбудило бы интерес герцогини Бруны, и она, несомненно, вытянула бы из Софронии все подробности этой встречи еще до того, как остынет их чай. Весь замок узнает об этом меньше чем через час, и королева Евгения будет уничтожена. У Леопольда не осталось бы другого выбора, кроме как отослать ее подальше от двора, оставив во властной структуре Темарина зияющую рану, которую Софрония могла бы быстро заполнить.

И все же Софрония разочарована тем, что дар ее матери не имеет ничего общего с Беатрис.

– Вы что-нибудь слышали о моей сестре Беатрис? – спрашивает она.

Улыбка сэра Диаполио становится более распутной.

– Красавица, не правда ли? Я пел на ее свадьбе. Все были очарованы ею, кроме принца, конечно.

– Я получала от сестры письма, в которых говорилось гораздо больше.

Выражение лица сэра Диаполио меняется, а улыбка соскальзывает с его лица. Когда он наклоняется к Софронии, его голос сменяется шепотом, хотя в комнате никого кроме них нет.

– Конечно. Братья и сестры обмениваются письмами, не так ли? Я знаю, что король Чезаре и королева Евгения много переписываются – я сам доставляю их письма.

Софрония удивленно отступает от сэра Диаполио.

– Письма? – спрашивает она. – Еще один подарок от моей матери?

Он качает головой.

– Этот дар, Ваше Величество, лишь от меня, хотя за него придется заплатить.

– Значит, это не подарок, – отвечает Софрония, хотя знает, что, независимо от цены, она ее заплатит.

Секретные письма, которыми обмениваются король Чезаре и Евгения. В ее голове уже целый водоворот возможностей. Что бы в них ни было, она уверена, что ее мать посоветует ей сделать все необходимое, чтобы обезопасить их. Но эта мысль вызывает вопрос.

– Я удивлена, что мою мать не заинтересовали эти письма, – говорит она. Возможно, он пытается получить за письма двойную награду, или, возможно, это просто подделка, и он считает ее более доверчивой, чем императрица.

Сэр Диаполио улыбается.

– Человек с моим талантом ограничен во времени, моя дорогая. Мои… чары уже исчезают, а вместе с ними и моя публика. Я давно решил собирать секреты, чтобы финансово себя обезопасить. Один я продал вашей матери, но теперь готов расстаться с другим. За разумную цену. Видите ли, Евгения ушла так поспешно, что забыла спросить у меня о последнем письме брата.

Он залезает в карман пиджака и вытаскивает свернутое письмо с красной печатью, на которой изображен королевский знак Селларии в виде полумесяца.

– А как я узнаю, что письмо подлинное? – спрашивает Софрония. – Селларианцы не используют печати со звездной пылью. Вы могли написать письмо и сами.

– Вы умнее, чем я ожидал, – говорит он со смехом. – Но, увы, я не могу доказать его подлинность. Тем не менее, уверен, что, прочтя его содержание, вы в этом убедитесь. Считайте это компасом, ведущим вас к истине.

– И сколько мне будет стоить этот компас, учитывая, что он вполне может быть сломан? – спрашивает она.

– Мне очень нравится ваше кольцо, – он переводит взгляд на ее руку. Сначала Софрония думает, что он имеет в виду ее обручальное кольцо, но вместо этого его взгляд устремлен на то, которое она носит на мизинце, – с рубином в форме слезы на золоте, усыпанном бриллиантами. Оно было частью темаринских королевских драгоценностей, которые она унаследовала, когда стала королевой, а не тем, с которым она не расстается ни при каких обстоятельствах. И у нее нет выбора. Виоли заметит его отсутствие, но Софрония может заявить, что не заметила, как оно соскользнуло с пальца. Оно маленькое, и это будет правдоподобной ложью. Софрония снимает кольцо с пальца и передает сэру Диаполио, меняя его на письмо.