Крох перестает слушать: Хелле приближается под огромным сомбреро, тиская букет васильков. Она садится с ним рядом, сует ему цветы. Он держится секунд десять. Затем касается тонкой лодыжки, прощая ее. Благодарная за прощение, она касается его колена.

После того как дискомфорт проходит – палящее солнце забыто, ожоги онемели до волдырей, плечи поднимаются и опускаются, преодолевая боль простым повторением движения, – будущее обостряется перед ним так, как ясным летним утром каждая травинка выглядит выгравированной резцом. Он все еще в Аркадии. Он чувствует, что стал старше, не так гибок в суставах и в мышцах чуть дрябл. Он чувствует, что его родители рядом. И Хелле, тоже постарше, улыбается, и она любит его.

Его надежда дышит и потягивается живым существом.

Он закрывает глаза, чтобы удержать грезу. Он страстно торгуется. Не обязательно все должно быть так идеально, как в краткий импульс видения. Он знает, что стремление к совершенству – это дырка в плотине, через которую все может выплеснуться вовне. Не обязательно быть таким возвышенным, как Хэнди, когда станешь старше, или даже как Эйб, или даже Титус; он может быть обычным человеком, рабочей пчелой, Волком. И Хелле не обязательно быть такой красивой; она может потерять свою внешность завтра, это не имеет значения. Если бы пришлось отказаться от недавно укоренившихся в нем тихих, легких мечтаний о себе, о жизни, заполненной фотографией, ради того, чтобы Хелле любила его, и ради того, чтобы провести остаток жизни в Аркадии, он бы это сделал.

Он снова сосредотачивается. Коул из конца ряда смотрит на него, между бровями морщинки. Эй, ты в порядке, чувак? – окликает он Кроха.

Язык подводит. Никакие слова не смогут вместить всего, что он хочет сказать. Наконец удается произнести: Да, в порядке, – и этого пока что хватает.

* * *

Банда в своем убежище, в подвале, заканчивает подготовку к розыгрышу. Музыка блажит из магнитофона, одна из кассет, которые Хелле стащила из магазина во Внешнем мире. Коул кивает в ритм, Дилан морщится, Айк подергивается. Крох пытается слушать, пытается эту музыку полюбить, но в отличие от дружелюбного фолка его начальных дней, она яростна, набита ржавыми гвоздями и желчью, тьмой потустороннего мира. Ощущением личной анархии. Крох надеется, что в комнатах наверху не слышно.

Панк, сказал Айк в своей нервозной манере, когда впервые поставил эту кассету. “Секс пистолз”. Черт, да! Теперь он лежит на сломанном диване и выкрикивает названия, которые придумывает для их собственной группы.

Ссыкуны, Факеры, Грязные Ублюдки, бубнит он. Ниггер и Белые, говорит Дилан.

Остальные прячут глаза. Два месяца назад Дилан обнаружил, что он чернокожий, хотя все остальные, похоже, знали об этом давно. Теперь Дилан взбивает короткие волосы в прическу афро и тусуется в Гараже с Арахисом. Теперь он херачит, рубит и намыливается что-то там сделать. Персиково-белому Коулу неловко от того, как дико звучит этот сленг в устах младшего брата, от того, как сильно тот, похоже, старается, прямо лезет из кожи вон.

Сердца Тьмы, Биозараза, Кровавый Хаос. Креветки и креветы. Нет, нет, нет! Крох Зловещий и Камни в почках, говорит Айк.

Крох откладывает поганку, на которую приклеил домик из полуживой, завалявшейся в Дармовом магазине “Монополии”. Он устал от своих друзей. Ввиду всего, что на него навалилось: сбор урожая в лесу, Хелле, крикливая прошлой ночью и ласковая сегодня днем, – парни выглядят как детишки, застрявшие в своей невинности. Хелле позвала Кроха сегодня на вечеринку в Ангар Беглецов. Разрушим незримые стены между Старым и Новым, сказала она. Покончим с апартеидом! Но он отказался из чувства долга перед друзьями. Теперь он жалеет об этом. Ему хочется быть рядом с Хелле – хотя бы ради того, чтобы оградить ее от таких, как Арманд Хаммер.

А как вам “Чума и Бубоны”? – говорит он.

Коул присвистывает. Двое других замолкают. Затем Дилан кивает: Вот он, наш Крох Зловещий. Немногословен, но когда скажет, то в точку.

Правильно, вторит Айк. Чума и Бубоны. Вокалист Айзек Блевотина.

Что такое? – говорит Коул. Да у тебя голос – дерьмо.

Так это ж панк. Так и должно быть – дерьмо, ответствует Айк, и Крох нежится в их перебранке.

Убежище находится за кучей мебели, которую Свободные Люди снесли сюда, когда давным-давно ремонтировали Аркадия-дом: все вещи сломаны, но не безнадежно, и восемь лет ждут, пока у кого-нибудь найдется время, чтобы починить их и снова пустить в дело. Мальчики развесили на стропилах стебли конопли, которую собрали в лесу, и те виснут, как спящие летучие мыши. Коул сворачивает косяк и пускает его по кругу. Крох выдыхает дым, и мир ослабляет на нем хватку своего кулака.

Он благодарен за косячок. Он знает, что это не даст ему подрасти, но смирился с тем, что в нем всего пять футов три дюйма. Все его друзья поднялись выше шести, даже Дилан, который младше его, тринадцать будет в следующем месяце.

Крох встряхивает банку с золотой краской, которую взял в Гараже, и опрыскивает свою затею.

Закончил, говорит он. Все встают, чтобы посмотреть на дело его рук. Коул тихо присвистывает. Крох Зловещий, говорит он, да ты гребаный художник, чувак. На доске выстроена из грибов и вертушек позолоченная деревня, и даже Восьмиугольный амбар есть, из цилиндрической упаковки для овсяных хлопьев.

Который час, спрашивает Крох, и Дилан смотрит на часы, позаимствованные в Бизнес-подразделении, – только там в Аркадии есть часы. Четыре тридцать утра, говорит он.

Пора, говорит Крох. Айк хихикает. Они натягивают балаклавы, которые Арахис купил им в торговой сети Кеймарт. Завершено их преображение в темную ипостась. Банда хиппи, утопические головорезы, они недаром зовут себя “Сеятели разрушения”.

* * *

Они крадутся в ночи. Айк и Коул несут диораму, Дилан – мешок со мхом, а Крох – коробку с прочим. Мимо Подсобки, Гончарни, вверх по ступенькам из погреба во двор. Заслышав какой-то звук, останавливаются, вслушиваются, но это дубовые ветки стучат в окна, всего-то. Вечеринка в Ангаре Беглецов еще бушует, и Крох задерживает дыхание, чтобы прогнать мысль о Хелле под кайфом, о Хелле, с кем-то целующейся, о Хелле, в отрубе валящейся на пол.

Они идут в Детское крыло, в Классную комнату, вверх по лестнице босиком.

Спальня полнится сладким дыханием малышни. Мария и Филлис спят на раскладушках в углу; Лисонька похрапывает в мягком кресле в игровой зоне. Осторожно опустив миниатюрную Аркадию на пол, мальчики достают из мешка мох и покрывают им доску, особенно по краям, и еще разбрасывают по всей комнате клочочки мха и обрывки папоротника. Айк посыпает блестками подушки малышей. Коул расставляет по подоконникам чайные чашечки из желудей. Дилан раскидывает кусочки березовой коры с