и боли, прибыли и убытка – это то «между», которое мы не можем описать словами.

Отождествление человеком себя со своей идеей о себе дает ему обманчивое, ненадежное чувство постоянства. Ведь эта идея является относительно фиксированной, основанной на тщательно отобранных воспоминаниях о прошлом, фиксированных и неменяющихся воспоминаниях. Общественная условленность мотивирует фиксацию идеи, потому что полезность символов зависит от их устойчивости.

Таким образом, условленность побуждает человека ассоциировать свою идею о себе с такими же абстрактными и символическими ролями и стереотипами, поскольку это поможет ему сформулировать однозначную и понятную идею о себе. Но когда он отождествляется с фиксированной идеей, он осознает «жизнь» как нечто, что течет мимо него – тем быстрее, чем старше он становится, чем более жесткой и подкрепленной воспоминаниями становится идея. Чем больше он пытается ухватиться за мир, тем больше он ощущает его как процесс в движении.

Однажды Мацзу и Бочжан прогуливались и увидели пролетавших мимо диких гусей.

– Что это? – спросил Мацзу.

– Дикие гуси, – сказал Бочжан.

– Куда они направляются? – спросил Мацзу.

Бочжан ответил:

– Они уже улетели.

Вдруг Мацзу схватил Бочжана за нос и дернул так, что тот вскрикнул от боли.

– Как, – закричал Мацзу, – они могли улететь?

В этот момент у Бочжана произошло пробуждение [119].

Относительность времени и движения – это одна из главных тем в «Сёбогэндзо» Догэна, где он пишет:

Когда мы смотрим на берег, плывя в лодке, нам кажется, что берег движется. Но если мы присмотримся к лодке, мы поймем, что это лодка движется. Когда мы рассматриваем мир в неразберихе тела и ума, у нас часто возникает ошибочное представление о постоянстве ума. Но если мы будем действительно практиковать [дзэн] и вернемся к себе, мы увидим, что заблуждались.

Если поленья превратились в пепел, они никогда снова не станут поленьями. Но мы не должны думать, что всякий пепел раньше был поленьями. Мы должны понять, что, согласно буддизму, поленья остаются поленьями… Есть более ранние и более поздние стадии, но эти стадии ясно очерчены.

То же касается и жизни и смерти. Поэтому мы говорим в буддизме, что Нерожденное – это также Неумирающее. Жизнь – это положение во времени. Смерть – это положение во времени. Они как зима и весна, и в буддизме мы не считаем, что зима превращается в весну или весна превращается в лето. [120]

Догэн здесь пытается передать странное чувство вневременных мгновений, которое возникает, когда перестаешь сопротивляться течению событий, характерное спокойствие и самодостаточность последовательных событий, когда ум словно плывет вместе с ними и не пытается их остановить. Похожий взгляд выразил Мацзу:

Сутра говорит: «Это лишь совокупность элементов, которые соединяются, чтобы образовать это тело». Когда оно появляется, появляются лишь эти элементы. Когда оно исчезает, исчезают лишь эти элементы. Но когда эти элементы появляются, не говори: «Я появляюсь», – и когда они исчезают, не говори: «Я исчезаю». Также и в случае наших более ранних и более поздних мыслей и тех мыслей (или переживаний), которые были между ними: мысли идут друг за другом, не будучи связанными друг с другом. Каждая совершенно спокойная. [121] [h]

Буддизм часто сравнивает течение времени с видимым движением волны, когда вода лишь поднимается и опускается, создавая иллюзию того, будто «часть» воды движется по поверхности. Так же иллюзорно и постоянное «я», проходящее через последовательные переживания, связывая их так, что юноша превращается в мужчину, который превращается в старика, который превращается в труп.

Таким образом, гонка за добром связана с гонкой за будущим, иллюзией, из-за которой мы неспособны быть счастливыми без «многообещающего будущего» для символического «я». Поэтому продвижение к добру измеряется через продление человеческой жизни, когда мы забываем, что не может быть ничего более относительного, чем наше чувство продолжительности времени. В дзэнском стихотворении говорится:

Вьюнок, цветущий всего час,

Не отличается от гигантской сосны,

Живущей тысячу лет.

Мошка, безусловно, чувствует, что несколько дней ее жизни – это достаточно долгий промежуток. Черепаха, живущая несколько сотен лет, субъективно будет чувствовать то же, что и мошка. Не так давно средняя продолжительность человеческой жизни составляла примерно 45 лет. Сегодня она составляет 65–70 лет, но с субъективной точки зрения годы бегут быстрее, и смерть всегда приходит слишком рано. Как говорил Догэн,

Цветы уходят, когда мы не хотим с ними расставаться;

Сорняки приходят, когда мы не хотим их видеть.

Это совершенно естественно, совершенно по-человечески, и никакое растягивание или оттягивание времени ничего не изменит.

Напротив, измерение достоинства и успеха через призму времени и настоятельная необходимость гарантий многообещающего будущего делают невозможной свободную жизнь как в настоящем, так и в «многообещающем» будущем, когда оно наступит. Ибо нет ничего, кроме настоящего, и если вы не можете жить в нем, то вы нигде не можете жить. В «Сёбогэндзо» говорится:

Когда рыба плывет, она плывет и плывет, и у воды нет конца. Когда птица летит, она летит и летит, и у неба нет конца. С самых древних времен не было ни одной рыбы, которая бы выплыла из воды, и ни одной птицы, которая бы вылетела за пределы неба. Но когда рыбе нужно лишь немного воды, она использует лишь немного; а когда ей нужно много, она использует много. Так, кончик ее головы всегда находится у внешнего края [ее пространства]. Если птица вылетит за этот край, она умрет, так же и рыба. Рыба создает свою жизнь из воды, а птица – из неба. Но эта жизнь создается птицей и рыбой. И в то же время жизнь создает птицу и рыбу. Таким образом, есть рыба, вода и жизнь, и все они создают друг друга.

Но если какая-нибудь птица захочет сначала исследовать размер неба или какая-нибудь рыба захочет исследовать протяженность воды, а затем попытается летать и плавать, она никогда не найдет свои собственные пути в небе или воде. [122]

Эта философия сводится не к тому, что не нужно смотреть, куда идешь, а к тому, что из того, куда идешь, не нужно делать нечто намного более важное, чем то, где находишься сейчас, иначе не будет никакого смысла идти.

Таким образом, жизнь дзэн начинается с разрушения иллюзий о преследовании целей, которых на самом деле не существует, – добра без зла, удовлетворения «я», которое есть всего лишь идея, и завтрашнего дня,