Джеймс выхватывает из пакета купленный паддл, и я сдавленно ойкаю. Не слишком ли сурово для нечаянно вырвавшегося слова?

— За что я тебя наказываю, Бэмби? — неожиданно интересуется он.

— За непочтительность… сэр.

Он согласно кивает, встает сбоку и опускает паддл на мои ягодицы.

— Ай! — взвизгиваю я, приподнимаясь на цыпочки.

Так больно, как будто попу ошпарили кипятком.

— Один, — поправляет он невозмутимо. — Считай до пяти.

— Два! — выкрикиваю я после второго удара.

Это не похоже на порку ремнем или тростью. Вместо жгучих ударов — горячие, боль от них растекается по бедрам.

— Три-и-и…

После третьего удара Джеймс растирает ягодицы. Его ладонь прохладная, ласковая, и я перевожу дыхание.

— Ай! Четы… ре!

Мне не хватает дыхания, на глаза наворачиваются слезы. Он опять прав, порка в наказание болезненна.

— Я больше не буду, — всхлипываю я. — Простите, сэр.

— Надеюсь, что не будешь, — спокойно отвечает Джеймс. — А наказание поможет тебе не забыть обещание.

Пятый удар вырывает у меня крик. Хватаюсь за попу и прыгаю на месте.

— Бэмби! — рычит Джеймс. — Вернись на место.

— Ведь все… — рыдаю я. — Всего пять…

— Ты не сосчитала.

— Пять, — выдыхаю я, вновь нагнувшись над диваном. — Простите, сэр.

Паддл летит на диван, я слышу шуршание фольги, и меня резко насаживают на член. Я ору от неожиданности, но боли нет, наоборот, чувство наполненности дарит удовлетворение. Немного больно попе, кожа горит огнем, но внутри меня член скользит, как в масле.

Джеймс медленно подается назад и опять резко входит, а потом ритмично вколачивается в меня, придерживая за талию. Прогибаюсь в спине, встаю на цыпочки, цепляюсь пальцами за диван, но ноги не держат. Джеймс толкает меня вперед, и я падаю на диван, на колени, оттопыривая зад. Шлепки становятся звонче, чаще… Сладко-тягучий комок между ног взрывается, унося меня в нирвану. Кричу и обмякаю, Джеймс крепче сжимает мои бедра и кончает: чувствую это краешком ускользающего сознания.

Отдых длится недолго. Джеймс встает, снимает презерватив, застегивает штаны и приказывает:

— Иди в душ. Жду тебя в той комнате, где мы играли. Помнишь?

— Да, сэр.

Он не оговаривает время, но я спешу: ополаскиваюсь, наскоро вытираюсь, собираю наверх волосы. Джеймс ставит меня на колени перед столиком, на котором разложены пугающие предметы — флоггер, шарики на нитке, зажимы, колечко с шипами на палочке, перышко, свечи.

— Ничего не трогай, — предупреждает он. — Я скоро вернусь.

Время замедляет бег. Кажется, я стою на коленях вечность, боясь пошевелиться. Только и остается, что фантазировать, как Джеймс будет использовать приготовленное.

Он возвращается в домашних брюках, на плечах блестят капельки воды. Тоже принимал душ. В руке у него чашка, и он ставит ее так, чтобы я не видела содержимое.

— Сегодня я завяжу тебе глаза, — говорит он и достает из кармана черную повязку. — Ты видела, что я приготовил. Неожиданным будет один элемент, но он неопасен. Ты готова довериться мне?

— Да, сэр.

Джеймс кивает и затягивает повязку, лишая меня зрения.



Джеймс

Никогда бы не подумал, что абсолютное доверие подчиненной бьет в голову похлеще русского самогона. Алесси ни разу не возразила, не поставила под сомнения мои действия. Только смущалась — и купалась в этом чувстве, как в удовольствии. Наверное, это и делает ее особенной в моих глазах: даже Кейт не доверяла так безгранично. Может, Дэвиду, но не мне… Похоже, она никогда не забывала, что в Тему я пришел одновременно с ней, то есть, вынужденно опирался на опыт брата, а не на свой собственный. Для Алесси же я безусловный авторитет.

Перед тем, как вернуться в комнату для игр, пришлось встать под ледяной душ. Понимание, что мне позволят практически все, подхлестывало воображение. Я могу делать с Алесси что угодно! Но так нельзя, не стоит забывать, что многое для нее все еще впервые. Мне нужна трезвая голова, иначе я опять потеряю контроль.

— У тебя есть стоп-слово, — напоминаю я Алесси. — Повтори его.

— Красный, сэр, — отвечает она.

— Сегодня я дам тебе еще одно слово: желтый. Красный — запрет, желтый — предупреждение. Оно тоже меня остановит, но мы продолжим после того, как выясним, что тебя беспокоит. Это понятно?

— Да, сэр.

— Без зрения многое покажется тебе иным, даже прикосновение перышка может напугать. И я не пойму, что с тобой что-то не так, если ты промолчишь. Я тоже доверяю тебе, Бэмби.

Разговаривая, помогаю ей устроиться на столике для массажа, затягиваю на запястьях и лодыжках манжеты с кольцами. Алесси гибкая, и я без труда сцепляю карабинами руку с ногой с каждой стороны. Это достаточно уязвимая и откровенная поза: Алесси не может свести ноги, и припухшие половые губы приоткрыты. Она слегка прогибается в пояснице, и от этого грудь приподнята, как будто выпячена вперед.

— Удобно? — спрашиваю я, растирая ладонями ее тело.

— Да, сэр.

— Страшно?

— Н-нет…

Ее голос звучит неуверенно, и я наклоняюсь и целую Алесси в губы, требовательно и жестко, вторгаясь языком в ее рот. Целую, пока она не начинает задыхаться от нехватки воздуха.

— Бэмби, чувствовать страх в твоем положении нормально. Ты же не знаешь, что я собираюсь делать.

— Простите, сэр…

Она тяжело дышит, а я, как завороженный, смотрю на ее грудь. Соски сморщились и немного увеличились в размерах.

— Вы… накажете меня? — интересуется Алесси осторожно.

И ерзает ягодицами по поверхности столика. Они все еще горят после полученной порки, и лежать ей некомфортно.

— Нет, — отвечаю я и сжимаю пальцами сосок. — Накажу, если снова попытаешься соврать.

Повязка на глазах обостряет чувствительность. Алесси дрожит, когда я играю с сосками, и тихонько стонет, покусывая губу. Дую на влажные и твердые горошины, втягиваю их в рот, прикусываю и, наконец, цепляю на каждый по металлическому украшению. Алесси ожидаемо вскрикивает, сильнее прогибается в пояснице. Она не видит, как я пропускаю цепочку через колечки зажимов, зато ощущает, когда тяну ее вверх, и протяжный стон звучит, как лучшая в мире музыка.

Обмахиваю грудь перышком, и от каждого прикосновения Алесси дергается, как от разряда тока.

— Опиши, что ты чувствуешь, — прошу я.

— Я не знаю… не знаю, как… — бормочет она. — Это очень… волнующе…