– Я так и знала! – восклицает Триша, а я начинаю понемногу беспокоиться.

Неужели превращение в берсерка подразумевает раздевание, танцы в лесу и маркеры? Черт…

– Хочешь попробовать? – спрашивает Триша, суя мне под нос маркер. Я инстинктивно отшатываюсь.

– Чего? – замечает она выражение моего лица. – Я не пила несколько дней. Можно закинуться немного маркером?

– Ну ладно, давай, – вылетает у меня изо рта.

Как только все мы как следует надышались маркерами, Марго в манере безумного Родена отсекает от соснового бруска кусок, а остальные рукодельничают в молчании – вернее, в том, что сошло бы за молчание, если бы не лягушачий хор урчащих животов. Мы позавтракали по-королевски, овсянкой и яйцами, но то ли свежий воздух, то ли новизна впечатлений сыграли свое, и у нас снова пробудился здоровый аппетит. (Даже у меня!) Я издалека слышу, как протестуют внутренности Мелиссы, и она наконец сдается.

– Думаю, основы мы уже усвоили, – откладывает она инструменты. – Может, пора подкрепиться?

– Ну вон там лес, – начинает Магнус, и у нас начинает еще больше сосать под ложечкой.

– Или вы просто могли бы… – пробует Триша иную тактику. – Ну то есть у вас так хорошо получается закидывать удочку…

Фраза, которую, бьюсь об заклад, она даже сама от себя не ожидала.

– И вы могли бы наловить еще рыбы и показать, как готовить вчерашнее восхитительное блюдо.

Становится ясно, что Магнус из тех мужчин, на которых легко подействовать лестью. После не слишком искренних возражений («Это была всего лишь пара рыбешек… Вообще-то у нас другая программа… Ну если вы, лей-дииии, так настаиваете…») он соглашается и удаляется, посвистывая.

Триша машет ему вслед с видом победительницы и поворачивается к нам, демонстрируя свое резное украшение, очень сильно смахивающее на викингское дилдо.

– Мы пришли, мы увидели, мы победили! – провозглашает она так задорно, что я задумываюсь, не вдохнула ли она еще пару раз аромат маркера.

– Сестры режут для себя… – запевает Триша под мелодию Энни Леннокс и Ареты Франклин, и я не могу сдержать улыбку. Она точно обнюхалась маркером. – Стоя на своих ногах… Режут дерево-о-о… – продолжает она.

– Это ужасно, – бормочу я, смеясь.

– Только не говорите Леннокс, – останавливается Триша. – А то она еще не так споет. Громко. Мы как-то зависали в девяностых, минут восемь. Потом я ее чем-то обидела – забыла, чем именно, – и с тех пор мы не друзья. У меня потом еще целую неделю звон в ушах был.

– Так ты со всеми ими встречалась! – восклицает Мелисса без всякой иронии.

Чтобы отвлечься от голода, мы продолжаем вырезать, и понемногу я увлекаюсь, наслаждаясь запахом стружек с легким ароматом дымка. Интересное впечатление для того, кто старался держаться подальше от творческой деятельности в школе и во взрослой жизни из страха показаться неумехой.

Я действительно не сильна в творчестве. Но, как я теперь понимаю, это неважно. Оказывается, приятно делать что-то руками помимо стоматологических процедур – просто так, без всякой цели. За работой я забываю о своем регулярно прокручивающемся списке беспокойств, словно эта деятельность на время затормаживает какой-то маховик у меня в мозгу.

Раньше я не видела смысла в хобби. Даже в школе, когда Мелисса убеждала родителей записать нас в школьный клуб или в кружок макраме, у меня всегда было впечатление, что мне гораздо полезнее будет заняться чем-то другим. Например, работой по дому, дополнительным заработком, онлайн-банкингом. Дома у меня едва находилось пять минут, чтобы сходить в туалет. Особенно по-большому, посидеть как следует. Однажды я неделю проходила без того, чтобы сходить по-большому. Уж слишком была занята. Тогда моими «хобби» были уборка гостиной и стирка.

Насколько я помню, ежедневная суета вытягивала из меня все время и всю энергию. У меня никогда не находилось свободных клеточек в календаре или свободных цветов в кодовой системе, которыми можно было бы обозначить несущественную деятельность. Я ничего не делаю просто так. Потому что посвятить себя хобби – это значит для меня сдаться. Поэтому когда меня спрашивают, как я провожу свободное время, я просто непонимающе смотрю на вопрошающего.

– У вас есть какое-нибудь хобби? Или вы из тех девушек, что ходят к своему ухажеру посреди недели на карбонару и на «поплакаться на жизнь»? – спросила одна не в меру разговорчивая дама в хирургии, пока мы пытались сделать ей анестезию.

– У меня нет свободного времени! – хотелось мне проорать в ответ.

Вместо этого я лишь по-быстрому воткнула иглу ей в десну, чтобы она замолчала. Но тогда я начала осознавать, что у меня мало подруг, как глубокомысленно заметила Мелисса, когда впервые предложила мысль о мини-перерыве. Я не могу вспомнить, когда в последний раз где-то зависала в женской компании вроде этой.

Подруги не всегда ждут вас, пока вы заняты работой или поглощены заботами о детях. Я выбилась из ритма тех, что родили до меня, как и из ритма тех, что родили позже. Старые знакомые разъезжались по мере того, как менялись цены на жилье, работы или общая городская среда. За последние годы мой социальный круг заметно сократился. Будь я смелее и сообразительнее, то давно бы это заметила и начала заводить новых знакомых. Но ведь это подразумевает социализацию – книжные клубы, вечеринки, ужины в гостях, те же хобби. Социализация истощила бы мой и без того ограниченный запас общительности. «А из меня ужасный собеседник», – думаю я, с содроганием вспоминая, как пряталась от живых людей за черными занавесками на конференции, чтобы избегать неловких разговоров.

Но если это верно, то что это за странное теплое и приятное ощущение, которое я испытываю прямо сейчас? Как будто я почти… радуюсь… обществу этих женщин и как будто занимаюсь чем-то просто так, ради удовольствия.

– Расслабляет, правда? – спрашивает Марго, обтесывая свою деревяшку, даже не глядя на нее.

Она что, делает это вслепую?

– Это все дофамин, – объясняет она. – Природный антидепрессант, выделяющийся, когда человек занимается творческой деятельностью и по-настоящему концентрируется. Вот почему я обожаю работу по дереву.

Она поднимает свой готовый продукт – на удивление детально проработанное изображение феникса, восстающего из похожих на костер завитушек.

– Матерь божья! – вырывается у меня, прежде чем я останавливаю себя. – А есть что-то, в чем ты не так хороша?

Марго задумывается чуть больше, чем просто из такта. Она надувает губы, словно собираясь произнести какое-то слово, но потом передумывает и выпаливает:

– Бадминтон.

Магнус возвращается не с селедкой, а с макрелью, и даже предлагает сам ее приготовить. Нам нужно только собрать зелень и ягоды для гарнира.

Теперь, когда у нас есть опыт, это не составляет нам труда. Я вызываюсь пойти по ягоды, и вместе мы отправляемся в лес, чтобы смести все, что попадется нам на пути съедобного. Потом возвращаемся, чтобы все это съесть. По-прежнему холодно. По-прежнему сыро. Но мы сидим у костра под небом цвета забытого носка и поглощаем припасы, которые совсем недавно жили собственной жизнью в лесу. И это… приятно.