ежегодно, хоть ненадолго, снова возвращался к его пристаням. Набережная оставалась той же, что и в 1871 году, — застроенная временными хранилищами для мешков с зерном и мукой, заставленная бочками. По сходням все еще бежали крючники. Где стоит кучка бородатых людей, туда и дядя Гиляй. Узнавал, откуда пришли, из далекого или близкого заволжского села, куда нанимаются на работу. Все те же выгоревшие, залатанные рубахи и штаны, надвинутые на лбы картузы, на ногах лапти и онучи.

Непременно ходил на Вшивую горку — место в Рыбинске, известное всему Поволжью. Здесь в любое время толкался народ, главным образом крючники, судовые и портовые рабочие. На Вшивой горке можно было поесть, купить одежонку, а в случае надобности и продать с себя. Целыми днями шумела Вшивая горка, раздавались резкие выкрики, слышалось несвязное бормотание пьяных, нетвердые, робкие голоса молили скупщиков накинуть лишний грош. Под деревянными навесами за чисто выскобленными столами люди с аппетитом ели рубец, воблу, побив ее предварительно об угол стола или скамейки, пили чай. И здесь посидит дядя Гиляй с бородатыми или стриженными в кружок, быстро сходился он с любым человеком. Только встретился, а говорит, как будто век знали друг друга.

Любил, если было время, сесть на пароход и проехать по Волге.

Два заметных, конкурирующих между собой пассажирских пароходных общества было на Волге — «Кавказ и Меркурий» и «Самолет». Последнее давало название своим пароходам по именам русских писателей: «Пушкин», «Лермонтов», «Некрасов», «Тютчев»… Билеты на «самолетские» пароходы стоили дешевле. Пароходы общества «Кавказ и Меркурий» шли по Волге полупустыми, а «самолетские» полные. Дядя Гиляй ездил на «самолетских» пароходах. Бывало и так: окажется он у пристани, а там стоит «Князь Михаил» «Кавказа и Меркурия» — нипочем не сядет, и дело было не в стоимости билета: существовало в среде демократически настроенных людей негласное правило, своеобразный протест — ездили только на пароходах общества «Самолет».

На Волге по ее берегам не было места, где не хотелось бы дяде Гиляю сойти, углубиться в лесные и кустарниковые заросли, подышать свежей зеленью, воздухом, который здесь, у реки, смешавшись с ее влажной прохладой, несет особый аромат.

На отмелях рос по-прежнему тальник. И слышались слова бурлацкой песни:

Эх, матушка Волга, Широка и долга. Укачала, уваляла, Нашей силушки не стало…

Поездки по Волге любил начинать с Ярославля. Здесь впервые увидел он Волгу, любил постоять на мосту через Которосль, под которым ночевал, зимогоря, съездить к забору сорокинского завода, посидеть в трактире, где как-то спал под биллиардным столом.

Любил подняться из Ярославля до Углича, спуститься до Нижнего, а если возникнет необходимость, оказаться в Симбирске, в Саратове, в Астрахани. Но начинал путь с Ярославля. И возвращался в Москву даже из Астрахани, если позволяло время, через Ярославль.

С Ярославля началась памятная для него поездка по Волге, когда жил в Москве и работал в газетах. Это было в начале 80-х годов XIX века. Списки «опасных» увеличивались день ото дня, и в апреле 1883 года узнал дядя Гиляй, что и он попал в «опасные». Внес в свою книжку: «Меня предупреждают, что на время коронации я буду выслан из Москвы, как неблагонадежный».

Ожидание не из приятных. Что делать? Случилось так, что, когда узнал новость, пришел к нему Василий Николаевич Андреев-Бурлак с неожиданным предложением. Андреев-Бурлак весной 1883 года организовал «Товарищество московских артистов», чтобы совершить летом первую гастрольную поездку Русского драматического театра по городам Волги. Дядю Гиляя звал помощником по режиссерской части и артистом труппы на знакомые роли. И Владимир Алексеевич не раздумывая согласился.

Труппа Андреева-Бурлака была великолепной. В нее вошли столичные знаменитости — драматические актеры, имена которых гремели тогда на всю Россию. Начать с Андреева-Бурлака. Когда он играл, смотреть его приезжал в театр сам А. Н. Островский. По воспоминаниям современников, Андреев-Бурлак — превосходный чтец Достоевского и Гоголя, один мог выдержать любую гастрольную поездку по городам России с полными сборами, и выдерживал. Но на этот раз он хотел показать волжским городам пьесы Островского в исполнении талантливых артистов, вызвать успех гастролями и доставить приятные минуты старейшему русскому драматургу. Андреев-Бурлак знал: не так много радостей выпадает на долю автора при жизни, даже создателю бессмертных творений. Пьесы Островского занимали первое место в репертуаре труппы. Среди актеров ее были М. И. Писарев, М. Н. Свободина-Барышева, А. Я. Глама-Мещерская…

На обязанностях дяди Гиляя лежало договариваться с местными антрепренерами о помещении театров, которые были в их распоряжении, и согласовывать вопрос репертуара с «отцами» городов. От себя дядя Гиляй давал в столичные газеты сообщения о гастролях. Он выезжал первым, за день-два до труппы, чтобы уладить все вопросы, связанные с гастролями. Времени было достаточно, и, кажется, единственный раз в пути вел дневник. Подробно остановился на том, как в Костроме с волнением встречали жители города только что спущенный на воду, построенный по американскому типу новый плоскодонный пароход «Амазонка» с одним колесом и нелепо торчащими громадными трубами, соединенными железной перекладиной. Пароход принадлежал товариществу «Зевекка». Непривычно высокий корпус парохода-гиганта дядя Гиляй долго еще встречал потом на Волге. Пароход вызывал восторг мальчишек своим огромным колесом, которое торчало сзади и шумно хлопало по воде непомерно большими лопастями. Пароход всегда узнавали, хотя он не раз менял свое название.

В ту гастрольную поездку с артистами дядя Гиляй старательно искал места бурлацких «перемен», расспрашивал у стариков детали бурлацкой жизни и записывал. Благодаря этим встречам восстановил в памяти многое и каждую свободную минуту вносил в дневник то бурлацкие песни, то рассказы о жизни бурлаков.

В Симбирске дядя Гиляй не застал антрепренера Рассказова, снимавшего театр, и отправился в деревню Поливну, где жил Рассказов. Деревня эта всего в