авантюрной, пришлось принять меры: дом спереди и сзади караулили два джипа, в обоих сидело по семь-восемь человек, кто в военной форме, кто в штатском; сам же он остался у нас, лег спать в одной комнате с Чжэнем, причем перед сном исследовал наш дом вдоль и поперек, заглянул в каждый уголок. Наутро Чжэнь сказал, что хочет сходить на папину могилу, но этот человек его не пустил.

Нам словно снилось, что Чжэнь приехал к нам, снилось, что он задержался на ночь, снилось, что он ушел.

Мы встретились, но Чжэнь так и остался для нас загадкой, и разгадать ее стало еще труднее – мы лишь узнали, что он жив и что он женился. Женился, по его словам, недавно, жена работала там же, где и он, так что мы не сумели выяснить, чем она занимается, выведали только, что ее фамилия Ди и она северянка. Чжэнь показал нам две фотографии. Судя по фото, Сяо[36] Ди была выше ростом, крупнее, на вид крепкая, но глаза немного грустные – мне показалось, что она, как и Чжэнь, плохо умеет выражать эмоции. Перед отъездом Чжэнь сунул в мамину руку толстый конверт «от Сяо Ди» и попросил открыть его уже после того, как он уйдет. Оказалось, в конверте лежали деньги, двести юаней, и письмо от Сяо Ди. В письме говорилось, что начальство не разрешило ей приехать, что ей очень жаль, и так далее и тому подобное. В отличие от Чжэня она называла маму «матушкой». «Дорогая матушка».

Чжэнь уехал, а на третий день пришел его коллега, который раньше часто заходил к нам поздравить от имени их коллектива с праздниками, справиться о здоровье. На этот раз он принес официальный документ от военного округа и ревкома провинции, где черным по белому было написано: Жун Цзиньчжэнь – герой революции, удостоенный благодарности Центрального комитета партии, Государственного совета и Центрального военного совета, его семья – революционная семья, благородная семья, и никто, ни один человек, ни одна организация, не смеет без позволения проникать в их дом и под каким-либо видом совершать в отношении родных героя противоправные действия. Сверху еще была приписка: «Нарушитель сего подлежит наказанию как контрреволюционер!» Ее сделал командующий войсками провинциального военного округа. Благодаря этой «охранной грамоте» мы с тех пор жили спокойно, она и брату моему помогла: сначала он с ее помощью перебрался в университет Н., а затем уехал за границу. Брат вел исследования в сфере сверхпроводимости, а какие у нас в то время были условия для научной работы? Только и оставалось ехать за рубеж, но вы же сами понимаете, как это тогда было трудно. В каком-то смысле в те непростые годы именно Чжэнь создал нам условия для нормальной, даже идеальной жизни и работы.

Но что именно Чжэнь сделал для страны, какой бесценной услугой заслужил особый почет, чем объяснялось это его загадочное влияние, настолько большое, что он мог так легко поспорить с эпохой, – это осталось для нас тайной. Вскоре кто-то с факультета химии пустил слух, что Чжэнь создал первую китайскую атомную бомбу. Звучало это вполне правдоподобно. Я, как услышала, сразу подумала: что-то в этом есть. Во-первых, по времени все сходилось – первая наша атомная бомба появилась в 1964 году, то есть уже после того, как увезли Чжэня; во-вторых, с точки зрения специальности, тоже все было логично, без математики атомную бомбу не построишь; в-третьих, интуиция подсказывала мне, что второй такой таинственной, важной и почетной работы не найти. Правда, в восьмидесятые опубликовали список имен тех, кто строил атомную и водородную бомбы, и имени Чжэня среди них не оказалось. То ли он взял псевдоним, то ли все это были пустые пересуды… [Продолжение следует]

4

С Хромым Чжэном, который важен для этой истории так же, как и мастер Жун, я разговаривал еще до встречи с ней и установил с ним исключительно дружественные отношения. В то время ему было уже за шестьдесят; дряблость, захватив кожу и тело, неизбежно пробралась и в его кости, отчего хромота его столь же неизбежно усилилась, так что обувные подкладки больше с ней не справлялись, пришлось обзавестись тростью. Слухи оказались правдивы: его фигура с тростью повергала в трепет – а может, дело было вовсе не в трости, а в должности. Когда я с ним познакомился, он был первым лицом специального отдела 701, его руководителем. Теперь никто бы не осмелился звать его Хромым, даже если бы он сам об этом попросил – впрочем, человек в его положении, звании и возрасте не испытывает недостатка в обращениях.

Директор отдела[37].

Начальник.

Шеф.

Старина Чжэн.

Люди звали его по-разному, каждый на свой лад. Сам же он шутя именовал себя «начальник Трость». Честно говоря, я до сих пор не знаю его полного имени – многочисленные обращения, вежливые и просторечные, звания и прозвища вытеснили его, как что-то ненужное, и от долгого забвения оно словно бы пришло в негодность. Я, конечно, мог звать его только по всей форме – директор Чжэн.

Директор Чжэн.

Директор Чжэн…

А сейчас я раскрою вам один секрет про директора Чжэна: у него было семь телефонных номеров. Да, телефонов почти как имен! Он оставил мне всего два номера, но и этого было достаточно, потому что по одному из них отвечала его секретарша, причем она брала трубку всегда, когда бы ты ни позвонил. Иными словами, господину директору услышать меня не составляло труда, а вот мог ли я, в свою очередь, услышать его, зависело уже от моего везения.

Записав разговор с мастером Жун, я позвонил директору Чжэну по двум номерам, по первому никто не ответил, по второму мне велели подождать – тут-то мне и предстояло испытать свою удачу. Удача оказалась на моей стороне: я услышал в трубке голос директора Чжэна; он спросил, по какому делу я звоню, я сказал, что по университету Н. ходит слух, будто Жун Цзиньчжэнь создал атомную бомбу. Он спросил, что все это значит, я ответил: что бы Жун Цзиньчжэнь ни сделал для страны, из-за секретности своей работы он так и остался всего лишь «безымянным героем»; но эта засекреченность как раз и привела к тому, что молва, кажется, искусственно раздула его заслуги, приписав ему разработку бомбы. На том конце провода сердито фыркнули, и директор Чжэн вдруг разразился гневной тирадой:

– Чушь полная! Вы что же, думаете, с одной только атомной