[Далее со слов мастера Жун]

Это я ему тогда открыла дверь. Я видела его впервые и не знала, что это тот самый таинственный чужак, о котором у нас два дня ходило столько слухов. Папа тоже не сразу разобрался; но про то, как вовсю вербуют студентов-математиков, я дома рассказывала, так что когда папа понял, что наш гость и тот загадочный человек – одно лицо, позвал меня познакомиться с ним. Меня разбирало любопытство, и я спросила, для чего ему студенты. Он не стал объяснять, сказал только, что для одной важной работы. Я уточнила: насколько важной? Может быть, от нее зависит жизнь на Земле? Он ответил: от нее зависит государственная безопасность. Я спросила, как продвигаются поиски, он отозвался без особого энтузиазма: обхожусь тем, что есть, выбираю самого высокого среди карликов.

Наверняка он уже когда-то посвящал папу в свои дела, потому что папа, похоже, прекрасно понял, кто нужен этому человеку, и видя, что тот недоволен, вдруг сказал будто бы в шутку: а я знаю, кто вам подошел бы.

Тот вмиг посерьезнел. «Кто?»

А папа все шутил: как знать, может, тот, кого вы ищете, где-то на краю света, а может, у вас перед глазами.

Он решил, что папа имеет в виду меня, и стал про меня расспрашивать, но папа показал на фотографию Чжэня в рамке: я, мол, про него говорю. Он спросил: кто это? Папа кивнул на другую рамку, с фотографией тети [Жун-Лилли]: как, по-вашему, похож он на нее? Он присмотрелся: похож, говорит. Папа сказал: это ее потомок, ее внук.

Насколько я помню, папа почти никогда не представлял Чжэня именно так – не исключено, что в тот раз он сделал это впервые. Не знаю, почему он так сказал, может, потому что гость был человеком пришлым и все равно ничего о нас не знал, вот папа и отбросил привычную осторожность. Гость когда-то учился в нашем университете и про тетю, конечно, слышал, так что после папиных слов он забросал нас вопросами. Папа, не скупясь на похвалы Чжэню, охотно все ему рассказал. Вот только в конце добавил: но к себе вы его не зовите. Гость спросил почему, папа ответил: он нужен мне в научной группе. Гость молча улыбнулся и больше ни о чем не спрашивал, как будто уже выкинул Чжэня из головы.

Наутро Чжэнь вернулся домой и за завтраком сообщил, что накануне, поздно вечером, к нему приходил один человек. У научной группы в то время были неплохие условия для работы, Чжэнь часто засиживался в кабинете допоздна и оставался там ночевать, а дома появлялся, только чтобы поесть. Папа, разумеется, сразу понял, что это был за человек, и засмеялся: а он, смотрю, так и не успокоился!

Чжэнь спросил: а кто это?

Папа ему: не обращай на него внимания.

А он: кажется, он хочет взять меня на какую-то должность.

Папа спросил: а ты хочешь у него работать?

Чжэнь ему: как скажете, так и сделаю.

Папа сказал: ну, тогда не обращай на него внимания.

И тут в дверь постучали – пришел этот человек. Папа из вежливости пригласил его к столу, тот сказал, что уже позавтракал в гостинице, тогда папа предложил ему подняться наверх, сказал, что скоро доест и подойдет к нему. После завтрака папа отослал Чжэня обратно на работу, повторив еще раз: не обращай на него внимания.

Чжэнь ушел, а папа поднялся на второй этаж; человек сидел в гостиной, курил сигарету. Папа держался учтиво, но тон его стал жестче. Он спросил гостя, зачем тот пришел – прощаться или людей вербовать? Мол, если вербовать, то радушного приема ему оказать не смогут, потому что еще вчера вечером его просили оставить Цзиньчжэня в покое, и говорить тут не о чем. Гость ответил: вы уж не гоните меня – я зашел попрощаться.

Папа пригласил его в кабинет.

Я до обеда читала лекции, поэтому мы с гостем перебросились парой слов, и я ушла к себе в комнату, готовиться к занятиям. Потом я хотела попрощаться с ним, но оказалось, что дверь папиного кабинета заперта (что случалось крайне редко), так что я не стала их дожидаться, ушла в университет. А вернувшись, застала маму в слезах: Чжэнь-ди уезжал от нас. Я спросила куда, мама заплакала:

– Его забирает тот человек, твой отец согласился… [Продолжение следует]

Никто не знал, что Хромой сказал Лилли-младшему в кабинете – в кабинете за закрытыми дверями, – но, по словам мастера Жун, отец до самой смерти никому не позволял об этом допытываться, сердился на тех, кто решался спросить, говорил: есть вещи, о которых лучше молчать, развяжешь язык – навлечешь беду. Одно было очевидно и не подлежало сомнению: как бы твердо Лилли-младший ни стоял прежде на своем, во время той тайной беседы Хромой перевернул все его убеждения. Разговор длился всего полчаса с небольшим, и когда он закончился, Лилли-младший попросил супругу собрать для Цзиньчжэня вещи в дорогу.

Что и говорить – в тот день загадочность Хромого достигла наивысшей степени. Та же таинственность впоследствии окутала и Цзиньчжэня.

3

Таинственность эта проявилась еще в тот день, когда состоялся разговор Хромого и Лилли-младшего в кабинете. После обеда Хромой заехал за Цзиньчжэнем на джипе и куда-то его увез до вечера. Когда он привез его домой, в глазах Цзиньчжэня уже светилась тайна, и, несмотря на вопросительные взгляды домашних, он долго молчал; таинственность перешла и на его поведение, словно поездка с Хромым отдалила его от родных. Наконец, после расспросов Лилли-младшего (которого Цзиньчжэнь по-прежнему называл «господином ректором»), он тяжело вздохнул и неуверенно проговорил:

– Господин ректор, мне кажется, вы отправили меня туда, где мне не место.

Его слова, негромкие, но веские, обескуражили всех, Лилли-младший, мать, мастер Жун не нашлись с ответом.

– Что случилось? – спросил Лилли-младший.

– Не знаю, что сказать. Все, что я хотел бы рассказать вам, рассказывать запрещено.

Три пары встревоженных глаз так и впились в него.

– Раз тебе там не место, оставайся дома, – вмешалась мать, – можно подумать, ты обязан их слушаться!

– То-то и оно, что обязан, – сказал Цзиньчжэнь.

– Это что за новости? Он, – кивок в сторону Лилли-младшего, – это он, а ты это ты, то, что он согласился, еще не значит, что ты должен идти у него на поводу. Вот что, ты лучше меня послушай, решай сам: хочешь ехать –