Мы не знаем, на какие хитрости поднимался Олег для того, чтобы расстроить предполагаемое соединение врагов Дмитрия и отклонить их движение к берегам Оки, в сердце своего княжества. Сношения свои с Мамаем и Ягайлом он облекал в большую таинственность, поэтому современники и не могли разгадать его двусмысленного поведения. И для нас очевидны только главные результаты, а именно: грозные силы Мамая уничтожены, Рязанская область спаслась от разорения, собственная дружина цела, а между тем могущественный сосед так ослаблен, что сделался гораздо менее опасным, нежели прежде.

Следовательно, обвинения в измене Русской земле и жестокие упреки, которым подвергалась личность рязанского князя, далеко несправедливы. С точки зрения москвитян и патриотов в общерусском смысле, он действительно был изменник, потому что в критическую минуту для Дмитрия отступился от союза ради эгоистических целей, и, по-видимому, перешел на сторону злейших врагов России, но только по-видимому, потому что в сущности, вероятно, он принес им гораздо более вреда, нежели помощи. Зато перед своими рязанцами он был совершенно прав и вполне достоин той преданности, которую они всегда ему оказывали. Не забудем при этом, что между сильными князьями того времени не один Олег уклонился от войны с татарами; в числе войск Дмитрия мы не встречаем ни новгородцев, ни смольнян; участие Михаила Тверского еще подвержено сомнению, а Дмитрий Константинович Нижегородский совсем не прислал своих дружин на помощь зятю; летописцы, однако, и не думают жаловаться на них за такое равнодушие к великому делу освобождения России. Таким образом, борьбу с татарами Золотой Орды Дмитрий предпринял и совершил только силами собственного княжества и своих подручных князей. Даже и пронян, дотоле преданных Москве, мы не находим в его ополчении. Осторожное поведение великого князя московского в отношении к рязанскому после Куликовской битвы также говорит в пользу последнего. Дмитрий не изъявил никакого желания воспользоваться готовыми силами, чтобы напасть на Олега и отомстить ему за измену, напротив, возвращаясь в Москву, он опять отдает воинам приказание соблюдать порядок и тишину при переходе по рязанским владениям. На этот раз, однако, дело не обошлось без враждебных столкновений, многие из московских бояр и слуг подверглись обидам со стороны рязанцев и были ими ограблены дочиста. Может быть, некоторые отряды, отделенные на пути от главного войска, позволяли себе делать насилие жителям, что побудило последних к мести. Рассмотрим теперь сам рассказ летописи.

С какой стати вздумал бы Олег нарочно ломать мосты и перехватывать москвитян уже после знаменитой победы? Чтобы затруднить их обратный поход? Но такое намерение не имело никакого смысла и могло только навлечь беду на собственное княжество. По другому летописному известию, также невероятному, напротив, рязанский князь, услыхав о возвращении победителей, совершенно растерялся и побежал на Литовскую границу. Каким образом Дмитрию уже в Москве начали доносить на Олега, что он приказывал нападать на его людей, а главное, что он посылал войска на помощь Мамаю? Разве Дмитрий не мог узнать о том гораздо прежде и, воспользовавшись соединенными силами, отомстить вероломному князю? И если рязанцы изъявили покорность Дмитрию, а он послал к ним своих наместников, то каким образом в том же году мы находим Олега в Рязани, спокойно договаривающегося с Дмитрием? Нет сомнения, что истина сильно искажена в приведенных известиях летописи.

Дело объясняется гораздо проще. Дмитрий не считал Олега своим подручником, наравне, например, с князьями белоозерскими, а потому и не мог наказывать его за неповиновение, но он имел полное право питать неудовольствие на рязанского князя за то, что последний в критическую минуту отступился от прежнего союза и вел себя более нежели двусмысленно. Неприязненные отношения между ними, кроме того, могли обнаружиться по поводу нескольких москвитян, действительно захваченных рязанцами после Донского побоища[144]; сюда могли присоединиться и другие причины, например, обычные споры за границы. До войны, однако, дело не дошло; Дмитрий не желал ее по истощению, которое чувствовалось после большого напряжения сил, еще менее желал ее Олег. Очень могло быть, что рязанские бояре, умолявшие Дмитрия, по словам летописи, не посылать рати на их землю, просто приходили в Москву для мирных переговоров и это тем более вероятно, что в 1381 г. князья действительно заключили мир. Условия мира были следующие. Олег признает Дмитрия старшим братом и приравнивает себя к Владимиру Андреевичу Храброму. Для определения границ за исходный пункт принимается Коломна: на запад она идет вверх по Оке, а на восток по Оке и Цне. Еще далее на восток, Владимирское порубежье остается то же самое, которое было при Иване Даниловиче Калите и его сыновьях, Олег уступает Дмитрию Талицу, Выползов, Такасов и не вступается в Мещеру, купленную великим князем московским; места, отнятые у татар, остаются за тем, кто их приобрел; Олег отказывается от союза с Ягайлом и обязывается действовать заодно с Москвой в отношении к Литве, татарам и русским князьям. Пленники, взятые рязанцами на походе москвитян в Дону, должны быть возвращены по общему суду и по правде. Все прежние вины и тяжбы предаются забвению. Договор начинает действовать за четыре дня до Спасова Преображения.

Условия, как мы видим, далеко не выгодные для рязанского князя; обязательство иметь с Дмитрием общих врагов и друзей ставило его прямо в зависимые отношения. Не надобно впрочем забывать, что древние наши князья, если желали мира, то не затруднялись условиями и крестным целованием, но принудить их к исполнению договора могла только материальная сила.

Известно, что великое Донское побоище не избавило Россию от ига и новых татарских нашествий. Спустя два года, Тохтамыш явился в самом сердце Русских земель. Его нашествие имело другой характер, сравнительно с походом Мамая. После Куликовской битвы властители Поволжских и Подонских орд поняли, что успех для них возможен только при условии быстроты и неожиданности. Тохтамыш поступил так же, как обыкновенно поступали впоследствии крымские ханы во время своих набегов на Россию. Олег и теперь думал устранить грозу от своей земли таким же образом, как два года назад. Он встретил Тохтамыша за пределами своего княжества, бил ему челом, изъявил готовность помогать против Дмитрия и упросил не воевать Рязани. Затем он обвел татар около своих границ и указал им броды на Оке. Летописец на этот раз очень просто и удовлетворительно объясняет причину такого поведения словами: «хотяше бо добра не нам, но своему княжению помогаше»[145]. Но чем Олег поступил в этом случае хуже Дмитрия Нижегородского, который, услыхав о походе Тохтамыша, немедленно послал к нему двух сыновей с изъявлением покорности? А между тем его земле не грозила такая неизбежная беда, какой подвергалось Рязанское княжество. На этот раз, однако, измена договору и унижение не достигли своей цели. На возвратном пути из Москвы татары прошли по Рязанской земле со своими обычными спутниками: грабежом и разорением.[146]