В положеный срок, 28 марта 1554 г., у государя родился сын. Младенца окрестили Иваном 15 апреля в Чудовом монастыре. Вслед за этим государь составил новую духовную грамоту, назначив князя Владимира вместе с митрополитом Макарием душеприказчиком и главой опекунского совета до достижения царевичем Иваном двадцатилетнего возраста. В случае смерти царя и его детей князь Старицкий объявлялся наследником престола; при этом он был обязан выделить удел царице Анастасии. Эти условия, со ссылкой на завещание Ивана IV, вписаны в текст новой крестоцеловальной записи князя Старицкого, которую тот подписал в апреле 1554 г.

Так же как и крестоцеловальная грамота 1553 г., новый документ составлен в форме договора, оговаривающего не только обязанности князя Владимира служить верой и правдой царю, царице и детям, но и удельные права самого князя. В договор был введен пункт, отсутствующий в предыдущем документе: князь Владимир клялся «не слушать своей матери, если она учнет наводити на лихо» на царя, царицу, царевича, бояр и дьяков, упомянутых в духовной грамоте государя. Клятва была усилена наложением церковного проклятия в случае преступления слова. Князь Владимир подписал документ и скрепил печатью, однако условия крестоцеловальной записи не во всем устроили княгиню Старицкую. Разногласия возникли, в частности, по поводу пункта, ограничивавшего число людей, которых князь волен был держать у себя на подворье — в тексте крестоцеловальной записи оставлено место для последующей приписки.

Переговоры с княгиней продолжались около месяца. В мае князь Владимир Андреевич подписал третью крестоцеловальную грамоту, объем текста которой немного превышает предыдущую и, по наблюдениям исследователей, отражает соответствующие изменения, внесенные в духовную грамоту Ивана IV. Новый документ расширен за счет изменения отдельных формулировок, уточняющих удельные права князя Старицкого. В грамоте указано точное количество слуг, которых тот имел право держать на московском дворе — 108 человек, а остальных — в вотчине.

В противовес, в пункт, где оговаривались обязательства князя Владимира как душеприказчика, помимо царицы Анастасии было введено имя князя Юрия, которому также следовало выделить удел: «А возмет Бог и сына твоего, царевича Ивана, а иных детей твоих Государя нашего не останется, и мне твой, Государя своего, приказ весь исправити твоей царице Великой княгини Анастасии и твоему брату князю Юрию Васильевичу, по твоей Государя своего душевной грамоте и по сему крестному целованию, о всем по тому, как еси Государь им в своей душевной грамоте написал». Очевидно, речь шла о выделении князю Юрию Угличского удела, завещанного ему отцом, великим князем Василием III.

Наиболее важное изменение было внесено в заключительную часть крестоцеловальной грамоты. Обещая «не слушать» своей матери, если она вздумает «умышлять которое лихо» над царем, царицей, царевичем или боярами, князь призывал на свою голову: «Ино збудися надо мною по тому, как дед наш Князь Великий Иван написал клятву и неблагословенье отцу моему в своей душевной грамоте». Процитировав приписку в крестоцеловальной грамоте князя Андрея Ивановича Старицкого, князь Владимир, подобно своему покойному отцу, признал преимущественное право завещания Ивана III. Таким образом, он поклялся «не подыскивать великого княжества» и отказался от каких-либо претензий на Дмитровский удел.

Надо полагать, повторный обман, на этот раз — простодушного князя Владимира, вызвал гневное возмущение у княгини Ефросиньи. История 1537 г. повторилась через 17 лет. Не остались в стороне и сторонники Старицких. Их недовольство вскоре вылилось в «шатание» и замышление государственной измены.

Сведения о тайных переговорах княжат с Литвой вскрылись через два месяца, в июле 1554 г., когда началось разбирательство по делу о побеге князя Никиты Лобанова-Ростовского. Князь Никита был схвачен в Торопце и допрошен с пристрастием. Он признался в сношениях с литовцами и намерении отъехать от государя. Затем всплыли подробности о закулисных интригах, которые повлияли на ход дипломатических переговоров России и Литвы в августе 1553 г. В связи с этим был взят в допрос князь Семен Звяга Лобанов-Ростовский. Тот сознался, что выдал литовскому послу Довойне важную информацию, сообщил «думу царя», в результате чего переговоры закончились неудачей: русские были вынуждены пойти на уступки литовцам и вместо «вечного мира» заключить перемирие на два года. Далее открылась роль княгини Ефросиньи в «шатании» бояр во время болезни государя весной 1553 г. Власти получили сведения о ее тайных сношениях с князьями Щенятьевым, Турунтай-Пронским, Куракиным, Дмитрием Немым, Серебряным и «иными многими». Как сообщил князь Семен Звяга, «а ко мне на подворье приезживал (человек. — Л.Т.) ото княгини Офросиньи и ото князя Володимера Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володимеру служити, да и людей перезывал».

Князь Семен был приговорен к смертной казни. Однако по молению митрополита Макария царь смягчил приговор: казнь заменили ссылкой в Кирилло-Белозерский монастырь. Опала должна была неминуемо коснуться и Старицких, но они избежали наказания. Более того, царь сам поехал на поклон к двоюродному брату. Причиной тому стали, несомненно, чрезвычайные обстоятельства, которые произошли в начале осени 1554 г.

Как сообщает летопись, 1 октября 1554 г. состоялось торжественное освящение деревянного собора Покрова, что на Рву в честь Казанской победы с необычно большим количеством приделов (семь), для которых «принесоша образы чюдотворныя многия». Через неделю, 8 октября, государь выехал из Москвы в дворцовое село Черкизово. Находясь там, он неожиданно принял решение отправиться на север: «посоглядати восхотел» клинские леса. Царский поезд направился в Клин, затем через Волок в Можайск, а оттуда — в село Городень. Со всей возможной поспешностью царская семья прибыла на подворье князя Владимира, где состоялась трогательная встреча двоюродных братьев. «И князь Володимер Ондреевич великого государя встретил. И царь и великий князь брата своего князя Володимира Ондреевича пожаловал, хлеба ел и пировал во княже Володимерове селе в Городне».

Источники умалчивают о мотивах, которые заставили Ивана IV сменить гнев на милость и вместо того, чтобы наложить опалу, обласкать двоюродного брата. Однако Иван Тимофеев в своем Временнике соединяет воедино принесение на Москву большого количества святынь и болезнь царевича Ивана: «Несправедливо утаивать и следующее: когда в грудном возрасте младенец (царевич Иван. — Л.Т.) заболел и когда ради его исцеления со всей их земли были снесены в одно место (многие святыни) для молебного пения, посреди этого собрания бог, как сообщается в написанном житии святого, прославил своего угодника Никиту: вода с вериг святого чудотворца Никиты, освященная в сосуде, когда рука отрока была над нею протянута, тотчас же, среди прочих принесенных туда, вода вскипела. Дивное чудо! Тогда вместе с окроплением водою младенец исцелился, здоровье одолело болезнь, и от того времени до самых последних дней жизни святой во всех обстоятельствах защищал отрока».

Таким образом, к началу октября 1554 г. в государстве обнаружилось «шатание» бояр, и шестимесячный царевич Иван находился при смерти. Кроме того, завоевание Астрахани висело на волоске, царь с волнением ожидал вестей о результатах летней кампании против хана Ямгурчея. История 1553 г. повторялась, царя вот-вот должна была настигнуть небесная кара — смерть наследника престола. Возможно, угрозы гибели младенца попущением Божьим и являлись теми «детскими страшилами», которыми, по словам Ивана IV, его пугал Сильвестр. Следуя «лукавым советам» попа, государь пошел на примирение с двоюродным братом и его матерью и посетил родственников в селе Городень. «Пировать» государь мог по случаю рождения третьего ребенка в семье двоюродного брата — дочери Марии. У князя Старицкого к тому времени уже было двое детей: Василий, родившийся около 1552 г., и Евфимия, появившаяся на свет в 1553 г.