Время подходило к двум, но никого похожего на девицу с рисунка Вишневского я пока не заметила. За те двадцать минут, что я вела пристальное наблюдение за подъездом, туда вошли только молодая мама с коляской и некий пожилой господин с тросточкой. Из чего я сделала вывод, что Виталия либо пришла раньше, чем я заняла свой пост, либо опаздывает. Поэтому я вполне могу позволить себе покинуть пост и выпить кофе.

Мне повезло, так как рядом с домом, где располагалась студия Писакина, я увидела небольшую кафешку. Купив большой стаканчик кофе и пару круассанов, я вернулась в машину и стала кормить себя любимую.

«А то от всех этих погонь, Татьяна Александровна, ты совсем отощаешь. И что это за отпуск тогда будет? Никто ведь и не поверит, что отдыхать ездила».

Но когда я сделала пару глотков кофе, который, кстати, оказался не так уж и плох, как я ожидала, мысли мои, как и обычно бывает в таких случаях, стали принимать направление в сторону расследования.

«Виталия и Писакин, – начала я рассуждать, – отлично знают друг друга. Но как давно они ведут знакомство и может ли быть так, что он ее не только рисует, но и имеет с ней какие-то другие, более близкие отношения? – Я в который уже раз взяла в руки рисунок Вишневского и стала рассматривать девушку, которая на нем изображена. – Красивая, просто шикарная девица! – сделала я вывод и согласилась сама с собой: – Могут, конечно! Виталия, по всей видимости, девушка без комплексов и разных там моральных принципов. Поэтому такой вариант вполне даже реально себе представить. Но постель постелью, а кража ценного имущества – это, пожалуй, посерьезней. Так могут ли они быть сообщниками и организовать аферу с картиной Саврасова?»

Вопрос завел меня в тупик. Василиса говорит, что Писакин завидует Вишневскому, а зависть – штука такая: она на что угодно может толкнуть человека. Но вот опять же сам Вишневский сомневается, что этот его дружок способен на такой поступок. Кому верить? Если бы я лично видела этого Писакина, говорила с ним, то могла бы составить о нем свое личное мнение. Организовать идеальную кражу картины в Москве, а потом провернуть гамбит с похищением этой же картины вторично у Вишневского с намерением кинуть того на бабки или, что еще хуже, специально поставить популярного художника на счетчик и срубать уже с него хорошие денежки (картина-то не один миллиончик-то стоит) – тут нужен недюжинный ум. Есть ли он у Писакина и способен ли он на такие вот авантюрные планы?

Я нетерпеливо заерзала на сиденье, мысли стали работать с такой скоростью, что я еле за ними успевала.

«А, может быть, художник Писакин и эта вертихвостка просто работают на кого-то? – рассуждала я. – Тем более что принесли Вишневскому картину некие Валентин Сергеевич и Вовчик, которые вели себя нагло и самоуверенно. Блин, да у них тут целая шайка!» – подытожила я свои размышления.

– Ну, с чего-то ведь надо начинать, – сказала я себе. – Поэтому что тебе мешает, дорогая моя, подняться в студию и познакомиться с этим самым художником поближе? А заодно и с неуловимой Виталией. И накрыть эту милую шайку-лейку с поличным? Если, конечно, это именно шайка-лейка, а не обычная художественная сессия с натуры. В любом случае, – рассудила я, – нужно как-то версию Писакин-Виталия-картина отрабатывать. Поэтому давай-ка поднимайся и вперед, на приступ студии!

Глава 21

Поднявшись на лифте на пятый этаж, я встала в нерешительности. На площадке было две квартиры, и обе были без номеров. Василиса, назвав мне номер дома и этаж, не сказала номера квартиры. Сказала, что точно не знает. Но ведь я тогда и не думала, что мне придется подниматься к Писакину и проверять свою версию.

Ну да ладно. Запахи на площадке витали самые разнообразные, но определить, за какой именно дверью варят борщ, не составило труда. Методом исключения я поняла, что студия Писакина находится за другой дверью, натянула на лицо голливудскую улыбку и позвонила.

Не успела я убрать руку со звонка, как дверь резко и широко распахнулась.

– Виталия, я же просил тебя не опаздывать! – рявкнул прямо мне в лицо густой мужской бас.

Я отшатнулась, а мужчина, который открыл дверь, опешил. Это был огромный бесформенный дядька примерно пятидесяти лет, обычно таких называют «шкафами», с густой растрепанной бородой и лохматой седой шевелюрой, припухшими то ли от запаха краски, то ли от пьянства (с художников станется!) глазами. На нем было что-то вроде халата, какие обычно носят кладовщики, а на руки были еще надеты черные нарукавники. Одежда вся была заляпана разноцветными пятнами, и пахло от дядьки, как от фабрики по производству скипидара.

– О, простите, – протрубил он, извиняясь.

Я же снова быстренько натянула на лицо улыбочку до ушей и ответила:

– Ничего страшного.

А сама подумала: «Ну и медведь! Лохматый, прямо как бурлак с Волги-матушки реки».

– Я думал, это моя натурщица. Опять, окаянная, опаздывает, – проокал Писакин, подтверждая свое коренное волжское происхождение.

«Земляк, значит», – обрадованно подумала я.

Но тут в художника закрались некие подозрения, и он, косо посмотрев на меня, спросил:

– Может, она вас вместо себя ко мне отправила? А то с этой Виталии станется. Нет, – тут же твердо заявил он, оглядев меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Наверное…

– Я пришла сюда, – перебила я Писакина, – сама, и никто меня не присылал. Вернее, присылал, но не совсем к вам, – решила я и дальше изображать ушлую фотографку и нагло спросила: – Я войду?

Художник посторонился, и я просочилась в квартиру. Не дожидаясь приглашения, я, не замедляя шага, направилась из коридора в комнаты, попутно осматривая все вокруг на предмет подозрительности и продолжая вещать:

– Я, собственно, ищу Виталию. И никак не могу ее найти. Мне сказали, что она у вас.

Я резко развернулась и посмотрела снизу-вверх на дядьку.

«Уж я-то, кажется, немаленькая, но этот Писакин так просто монстр! С такими габаритами красть картину не очень удобно. Всегда есть вероятность засветиться, и с такими параметрами, в случае чего, за шторами не