не выдумывал для него сюжет, а лишь передал на бумаге то, что видел как сам, так и остальные жертвы Воланда. Что же такое, в самом деле, тут тогда меняется? Неужели только одно имя, как случае с Афранием и Воландом, – что сначала книгу считали историей, а затем – романом? А ведь в самом деле вся книга «Мастер и Маргарита» со стороны Мастера и Ивана – это роман, то есть одно, а стороны Михаила Булгакова – это уже история, то есть другое. Получается, обе стороны тождественны друг другу, но в одну при этом не сливаются. Если же меняется не только одно имя, то совершенно ясно, что тут в вопросе о переходе с истории на роман надо сразу же исключить мысль, что будто бы художественное произведение – это вымысел, так как случай с Мастером и Иваном явно противоречит такому предположению. Разумеется, художественный вымысел играет огромную и притом обязательную роль в творчестве любого писателя, но это только в том смысле, что писатель до известной степени имеет право что-то выдумывать при описании реальной истории, потому что ему без этого просто невозможно, тогда как такого права историк уже не имеет, потому он должен излагать только то, что соответствует самой действительности. Поэтому здесь остается сказать только следующее: роман отличается от истории наличием вложенного в него замысла, то есть тем, что автор им хотел сказать читателю. История – это всего лишь работа ученого, в ходе которой тот выносит суд над прошлым, как это следует из слов кота Бегемота. Историк обобщает те или иные события, приходит к определенным выводам и заключениям, а также дает собственную оценку событиям прошлого, внося, таким образом, личный вклад в свою науку. И никаким замыслам тут просто не находится места. Так вкратце можно охарактеризовать историю. Писатель же ставит своей целью донести что-то до читателя – что-то такое, что можно выразить только словами художественного произведения и никак иначе. На писателя находит вдохновение, и тот начинает пытаться как-то выразить свои мысли и душевные переживания. Причем, чтобы стать не только просто хорошим писателем, а даже мастером или гением, человеку вовсе не обязательно для этого где-то выучиться – от него всего лишь требуется искреннее желание и непрерывный труд, тогда как, чтобы быть историком, нужно соответствующее образование. И мы сразу видим перед собою замечательный пример, его искать даже не пришлось, – Мастера. Тот выучился на историка, но писателем стал так, словно на его голову упал кирпич. И этот падающий на музыкантов, писателей и художников кирпич объяснить практически невозможно. Он не поддается объяснению так, как не поддается разгадке и тайна зарождения любви между мужчиной и женщиной. Мы не можем сказать ни того, почему человек полюбил именно ту женщину, и ни того, почему вдруг человек был призван стать писателем. Но факт остается фактом: что-то нашло на Мастера, и он принялся писать роман, бросив все на свете. И за него этот историк и был прозван Маргаритой мастером. Но каков же тогда вложенный в его книгу замысел?

К нашему счастью, этот замысел нам даже искать не придется, так как автор его уже заранее нам раскрыл. Видимо, Михаил Булгаков предвидел, что нам и так будет сложно толковать его книгу, а тут еще станет примешиваться сочинение Мастера. И ввиду этого писатель решил сжалиться над нами. Роман Мастера – это роман не о чем ином, как именно о трусости. Эта книга о том, как один человек, будучи воином, всегда был храбр, но однажды убоялся кесаря, за что и поплатился, – так приблизительно звучали слова Коровьева в одном из ранних вариантов. Эта история о том, как одного бродячего философа понял на свете всего один человек – прокуратор.

Здесь следует напомнить о том, что читателю вообще не дано видеть, как Иешуа сказал, что трусость – один из главных пороков человека. Эти слова были произнесены Афранием, когда его спросил Пилат, не проповедовал ли Иешуа что-нибудь еще. На что Афраний ответил, что тот произнес только эти единственные слова. И такой авторский ход следует признать отнюдь не случайным. Ведь нельзя не согласиться с тем, что на самом деле данные слова следовало бы произнести не Иешуа, а только одному Воланду, потому что тот лучше всех знает людей. Поэтому Михаил Булгаков и судил Афранию произнести эти слова как человеку очень похожему на Воланда.

Уж кому-кому, как не самому сатане, который изучил всех людей за всю их историю, должно быть известно, какой же из пороков человека на самом деле самый главный.

Именно сатана должен был это сказать, и никто больше. Вспомним, как в прощальной сцене Воланд, будто договаривая за Афрания, говорит Мастеру: «Если верно, что трусость – самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит» (гл. 32). Здесь Михаил Булгаков словами «если верно» как бы говорит читателю, что Воланд, когда был под маской Афрания, пересказал слова Иешуа Пилату. Тем самым еще раз читатель сам себя должен убедить в тождестве этих двух персонажей.

Обратим внимание также и на то, как Афраний пересказал слова философа: «Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость» (гл. 25). Здесь автор дает уточняющее слово: «в числе человеческих пороков», то есть это касается одного человека, а к сатане это никак не относится. Забегая вперед, мы скажем, что все цитаты, в которых упоминается слово «человек» и все ему однокоренные, ставят нас перед следующим вопросом: относятся ли все эти высказывания к Воланду и его демонам? Очевидно, что нет. Причем слова о том, что трусость – один из главных пороков, не относятся к Воланду не столько потому, что они были адресованы лишь одним людям, сколько потому, что Воланд просто находится вне их значения: для князя тьмы вопрос, какой порок самый главный, не существует, и он не может быть ему задан.

Образ Иешуа Га-Ноцри как одного из главных героев романа о Пилате имеет со стороны читателей неоднозначные оценки. Это связано с тем, что с одной стороны Иешуа располагает к себе любого читателя, потому что не имеет в себе ни тени какого-либо зла, но с другой стороны он кажется персонажем, который, хотя лучше всех остальных героев, практически не вызывает в читателе