будет уже жить совсем другим. Так вот здесь и возникает соответствующий вопрос, что эта за любовь вообще такая и зачем она нужна. При этом стоит повториться еще раз, что это отнюдь никакая не тайна, под которой мы могли бы подразумевать, что будто бы все-таки там человек уединится от всех вместе со своей возлюбленной вопреки всеобщей радости и ликованию перед лицом совсем другой, новой и совершенно неизвестной нам вечной жизни, о которой, как сказал Николай Бердяев, можно говорить только языком символа или мифа [43]. Тут даже для этого можно привести простейший пример, согласно которому два человека были впервые безумно влюблены в одну и ту же девушку, и оба желали с нею связать навеки свою жизнь, но полюбила она только одного из них, что иначе, разумеется, и быть не могло. Ясно же, что отвергнутому человеку не было бы смыла надеяться на встречу со своей возлюбленной в будущей жизни, если бы в самом деле там человек соединялся со своей половиной в единое целое, так как все равно та девушка была бы там с тем, кого она полюбила. Мы же лишь спрашиваем, зачем вообще нужен, если можно так выразиться, этот обман со стороны отвергнутого ею человека? И даже если ему было бы обещано, что он там с нею бы все-таки встретился, все равно это данный обман нисколько не упразднило бы, потому что ему нужна любовь ни когда-то в будущей жизни и даже ни сейчас, когда он с этим живет, пусть даже вспоминая об этом лишь с одной улыбкой и полным равнодушием. Его бы могли даже вернуть в прошлое, но и это ему не нужно, а ему лишь нужно, чтобы тогда все случилось иначе – чтобы его любовь не была отвергнута. Как Пилат желал, чтобы не было казни, виновником которой он был, так и отвергнутый тою девушкой человек хотел бы, чтобы его любовь была ею разделена. А чтобы не было этого обмана, тут должно бы быть чему-то одному из двух: либо те, кому суждено столкнуться с ним, не должны никогда познать саму любовь, чтобы она не стала для них этим обманом, либо те же уже должны познать любовь, но тогда она должна перейти для них в желаемое, а не быть отвергнутой. Для того человека, например, гораздо лучше было бы, чтобы он вообще не познал любовь к той девушке, в которую был влюблен другой человек, чтобы затем перейти в тот невиданный никому мир без познания этого чувства. Или тогда в нее должен был быть влюблен лишь один человек, причем эти чувства не должны быть отвергнуты. Однако в действительности все не так, и вопрос, поставленный нами, так и остается без ответа.

Можно посмотреть на этот вопрос об этом обмане и с другой стороны – уже в свете сочинения Василия Розанова. Одна из главных идей «Людей лунного света» – что половая жизнь людей с приходом христианства утратила свое первоначальное значение, правда, больше в теоретическом, нежели в практическом смысле, так как против природы никак не пойти: если в дохристианский мир половая жизнь не знала границ, за исключением недопустимости блуда и измены, а девство было уделом лишь немногих, можно сказать, единиц, то в наше время половая жизнь была поставлена в более строгие рамки, а девственность стала расцениваться как высшее состояние человечества. Может быть, Василий Розанов местами не прав, но явным подтверждением его выводов служит многое в христианстве, хотя бы наличие идей по данной теме того же Владимира Соловьева. Так вот представим, что та девушка человека, которому она ответила взаимностью, была очень прекрасна как Афродита, и, к сожалению, в какой-то день она была обезображена. Ясно, что тут поводом для беспокойства со стороны мужа не должно быть: раз он ее любит, то он будет жить и с такой женщиной. Тут с этим никто не спорит. Но все равно в свете нашей темы и наших рассуждений со стороны человека это опять-таки является каким-то обманом. Ведь получается, чтобы удовлетворить свою первоначальную страсть, которой человек становится одержим при виде красивой женщины, вроде такой, что смущала буфетчика Сокова (Гелла), или такой, в какую был влюблен Амнон (в Фамарь) [44], для человека существует лишь один законный, но при этом далеко не надежный по многим причинам, путь: это – вступить в брак с таким объектом вожделения. А почему он далеко не надежен, мы уже сказали: в любой момент, в том числе и на дне самой свадьбы, человек может быть обезображен, а возвращать красоту еще никто не научился, и к этому можно добавить, что тут примешивается нравственная оценка окружающих, а главное – самой женщины: чтобы вступить в брак, для этого необязательно ее нужно полюбить, но сама мысль, что человек пошел на ней жениться из-за желания удовлетворить половую страсть, будет, как правило, расцениваться если не отрицательным, то точно не одобрительным образом. Так или иначе, он должен полюбить ее, чтобы под этой любовью скрыть свое настоящее намерение. Даже здесь, как мы видим, в самой низшей стороне человека – в плотской или животной – человек сталкивается с обманом, потому что совершенно непонятно, зачем человеку нужна эта страсть, которую, кроме как законным образом, никак не удовлетворить. Получается, что эта страсть существует только ради того, чтобы человек был ею только просто одержим. Вот и стоит здесь вопрос: зачем? Зачем нужно было буфетчику Сокову увидеть Геллу – чтобы только коситься по сторонам? Причем этот вопрос усиливается в связи с тем обстоятельством, что, как известно, мужская натура такова, что, получив желаемое, она тут же охладевает к объекту вожделения («Бедная Лиза»), и нередко сила начавшегося отвращения прямо пропорциональна силе первоначального обожания (те же Амон и Фамарь).

Но поскольку даже в низшей стороне человека существует обман, то тем более он будет и в остальных двух – в душевной и духовной. Возьмем, например, то, что можно было бы счесть за самое несомненное и настоящее проявление любви, когда ее наличие уже не нуждается в доказательствах, – смерть за любимого человека. Однако и здесь мы не останемся без вопросов, так как все равно останется непонятным смысл той любви, которая была у мужчины и женщины до совершения жертвы ради другого одним из них. Говорят, что любовь сильнее смерти. Это означает, что смерть не может лишить человека надежды встретиться на том свете с любимым существом. Так, например, было с героем из фильма «Гладиатор» (2000). Но обман