как Воланд, так и его присные играют во многие роли, надевая на себя разные маски, чтобы осуществлять среди людей свои планы, цели и замыслы. Но они могут быть такими только перед людьми, друг же перед другом они предельно настоящие. Никто не из нас не может сказать, что будто бы в момент игры с Бегемотом Воланд был с ним более настоящим, чем он был собою в совсем другое время и в другом месте. Что бы все четверо демонов ни делали, и какие бы маски они на себя ни надевали, совершенно очевидно, что они остаются всегда друг перед другом такими, какими они являются в действительности – перед самими собой. Словом, никакой фальши. Совсем другое дело – человек. Если бы, например, Мастер играл с Воландом в шахматы, то у него в силу осознания того, что перед ним дух, а не человек, вся фальшь мгновенно бы исчезла. Чисто психологически, когда человек точно знает, что перед ним ангел или демон, он не может на себя надеть какую-либо маску – перед духами он будет как можно больше откровенным. Если же Мастер уже играл бы, например, с Иваном, то тут характер игры как со стороны первого, так и стороны второго заключал бы в себе какую-нибудь фальшь, хотя бы она была сведена ими до минимума. Правда, при этом Мастер был бы более откровенен, чем у себя где-нибудь на работе, потому что на работе Мастер был бы тем, кем бы он работал, допустим, учителем, а в игре в шахматы в нем бы уже играл вовсе не учитель, а человек, то есть сам Мастер (а можно ли сказать, что в Воланде раскрывается человек, когда тот играет в шахматы?). И так с любым человеком. Так, Берлиоз с женою был одним, с Иваном – другим, с Лиходеевым – третьим, с коллегами в Грибоедове – четвертым, с самим собою – пятым, с Воландом – шестым и так далее. Но это ровным счетом никак не относится к одному единственному Иешуа Га-Ноцри: всегда, в любое время, во всяком месте, перед любым вообще человеком, он всегда был таким, каким он был перед всеми остальными людьми. Отсюда и получилось так легко и просто Иуде предать его, за что над Иешуа чуть ли не посмеялся сам Пилат. Но слова Иешуа подействовали на него, и он проникся его проповедью, и поэтому прокуратор не посмеялся над ним, а лишь разозлился на Иуду [50]. Вот в чем заключается кардинальное отличие Иешуа от Афрания. Несмотря на то что невозможно заметить за последним, чтобы он искал у кого-то одобрения и признания, начальник тайной службы мог быть в разное время и перед разными людьми совершенно разным. Иешуа же был всегда одинаковым.

Итак, люди, в отличие от Воланда и его присных, не всегда настоящие, так как в зависимости от ситуации или другого фактора действия человека определяются отношением к нему окружающих – таких же людей, как он, тогда как перед духами это стремление показать себя с наилучшей стороны сведено до минимума. Воланд, Бегемот, Азазелло и Коровьев не знают того, чтобы в иное время быть другими, в то время как с человеком это происходит постоянно. Иешуа и Афраний – единственные персонажи в романе «Мастер и Маргарита», за которыми невозможно заметить того, чтобы они искали к себе расположения других. Но если у Иешуа это имеет безусловное значение как основа всего человека, которым он является, то у Афрания это обусловлено чисто его профессиональным интересом и долгом службы. Это, конечно, не значит, что вне службы он совсем не такой, каким он представлен автором в романе, а это значит, что он такой, потому что некогда стал начальником тайной службы. Выбрав же другой жизненный путь, он был бы совсем другим человеком, пусть и с тем же характером, темпераментом и отношением к жизни, что и у Афрания, что еще лучше видно на фоне Воланда: тот, напротив, в кого бы он ни перевоплощался, всегда будет одною и тою же личностью – дьяволом. Вообще Афраний – это самая темная личность в ершалаимских главах. Совершенно непонятно, чего он искал в своей жизни, кто он вообще такой, зачем он включен в роман, откуда он и какую роль он играет в ершалаимских главах, если только она не ограничивается миссией зарезать Иуду по поручению Пилата. Эта личность окутана каким-то не развеивающимся туманом. И поскольку он этим очень похож на Воланда, то в его адрес так и хочется спросить: «…так кто ж ты, наконец?». Уж не Воланд ли он в самом деле? То, что у Михаила Булгакова к нему совсем другое отношение, чем к другим персонажам, совершенно очевидно, потому что не похоже, чтобы автор его включал в число Лиходеевых, Берлиозов, Римских, Соковых и остальных. Опять-таки отношение к нему больше всего похоже на отношение именно к Воланду и его демонам, а не к кому-либо другому, даже к Мастеру, Ивану и Маргарите (с чем будет согласен любой читатель, даже если тот не видит в Воланде и Афрании копию друг друга – одну личность). Как бы то ни было, то, что Афраний кажется человеком, который не ищет любви к себе и признания, обусловлено прежде всего желанием автора навести читателя на мысль, что это все-таки сатана. Если Воланд в наших глазах безукоризнен, то и его аналог тоже должен быть таким же. Но сама суть человека благодаря Иешуа была перед нами обнажена: человек не всегда такой, кто он на самом деле, потому что он ищет любви к себе, делая все из соображения, как на это посмотрят другие и оценят это, и поэтому он стремится быть подобным тем людям, чей образ принимается уже другими людьми.

7. Загадка второй части или две ключевые главы романа «Мастер и Маргарита»

Только глава «Никогда не разговаривайте с неизвестными» всегда оставалась неизменной на протяжении всей работы Михаила Булгакова над своим романом

Когда мы разбирали вопрос, кто такой Правдивый Повествователь, мы предположили, что почти вся вторая часть романа написана не со слов очевидцев и свидетелей, а благодаря таинственным сновидениям бывшего поэта Ивана Бездомного. Это может быть и так, но все-таки это предположение, которое требует себе альтернативы – другие варианты разрешения вопроса, каким образом была написана данная часть произведения. Чтобы не перегружать лишним текстом главу об авторстве московских глав, мы решили загадку второй части «Мастера и Маргариты»