– Не знаю, милая, – отвечала я, стыдясь, что выбрала не того отца, который был ей нужен. Я крайне редко встречала таких идеальных отцов: ласковых, но сильных, не чудовищ, но и не астматиков в кардиганах на пуговицах. Существовали ли хорошие отцы в том поколении? Да, конечно, но большинство мужчин все же занимались чем-то другим, не отцовством – выпивали в барах, курили, играли в бильярд, слушали джаз. Вечно искали чего-то; им принадлежал весь мир, и они этим пользовались, смотрели по сторонам.

Мы наняли няню с проживанием, пока дети были еще маленькие, а мы были очень заняты. Ее звали Мелинда, она была совсем юной, училась в Американской академии драматического искусства и всегда выглядела так, будто позировала, будто весь мир был аптекой «Швабс» [24] и голливудский продюсер мог в любой момент подойти к ней и предложить роль в кино.

Джо запал на Мелинду, но я поняла это не сразу, не осознала сначала всей серьезности происходящего. Однако я уверена, что через несколько недель после ее появления у нас дома они переспали на чердаке, куда я ненавидела подниматься из-за мышей. Маленькие твердые мышиные какашки валялись на полу, как визитные карточки, но белье и покрывало на старой кровати всегда оставались чистыми – а может, ни ему, ни Мелинде не было дела до мышей, что шныряли вокруг и оставляли после себя дерьмо, так сильно они были увлечены друг другом.

Я догадалась обо всем не сразу; обычно, когда Мелинда находилась в доме, работа над романами шла полным ходом. Вокруг царил хаос, но жизнь пребывала в равновесии. Дети кричали, устраивали беспорядок, любили, чтобы им давали задания. Одна из девочек висела на моей ноге, другая тащила мешок с мукой и требовала, чтобы мы делали папье-маше. Сюзанна хотела плести браслеты, Элис – играть в волейбол, Дэвид – сидеть в темной комнате с аккумулятором и двумя кусками медной проволоки. Мне хотелось проводить с ними как можно больше времени, но времени никогда не хватало.

Иногда ко мне подходил Джо и говорил:

– Пойдем.

– Куда?

– Охотиться и собирать.

Это значило, что он собирался искать идеи для рассказа или романа, а я должна была идти с ним. Я целовала детей и неохотно прощалась.

– А ты не можешь остаться? – плакали они. – Тебе обязательно надо идти?

– Да, обязательно, – кричал Джо, хватал меня за руку, и мы выходили на вечернюю улицу. Он, видимо, считал, что идеи растут на тротуаре, как грибы. – Все с ними будет в порядке, – говорил он, махнув рукой на наш дом.

– Я знаю, – отвечала я. – И все же…

– «И все же», – повторял он. – Хочешь, чтобы это написали на твоей могиле? «И все же»? Пойдем.

Он был прав; без нас с детьми ничего бы не случилось, как не случалось днем, когда мы были заняты. Обычно мы заходили в «Белую лошадь»; там Джо всегда воодушевлялся, потому что его узнавали и всегда было с кем обсудить других писателей, другие книги и обострение ситуации во Вьетнаме. Ходили мы и в «Фолк Сити», и в джазовые клубы, слушали поэтесс, выступавших у микрофонов, – гроздья браслетов на их запястьях гремели, как мелочь в кармане, и зрители внимали их дрожащим голосам.

Однажды Джо сказал, что хочет, чтобы во втором романе была сцена с проституткой.

– Это скучно, – ответила я. – Проститутки все одинаковые. У всех одна история: отец-распутник, грунтовая дорога, тупиковая жизнь.

– Если хорошо проработать персонаж, он не будет скучным, – возразил он, и тогда я поняла, что он хочет сходить к проститутке «в исследовательских целях» и просит моего разрешения. Сексом он с ней заниматься не будет, просто задаст ей несколько вопросов и попытается понять, каково это – быть женщиной, промышляющей таким ремеслом. Проститутку надо было изобразить реалистично, иначе эта часть романа получилась бы бульварной и пошлой.

– Ты можешь пойти со мной, Джоан, – сказал он. – На самом деле, я даже хочу, чтобы ты пошла со мной.

И я пошла; надела свое тонкое светло-голубое пальто, взяла маленькую сумочку и пошла. Мы поднялись по лестнице небольшого многоквартирного дома у реки Гудзон; подул ветерок и принес вонь с помойки. Встречу устроил друг Джо, писатель и кутила, с которым он познакомился в «Белой лошади». Проститутку звали Бренда; она была в укороченных брюках и мужской рубашке, светлые волосы уложены в ракушку. Она села в кресло и спросила:

– Так что вы хотите знать? – Ногти у нее на ногах в открытых сандалиях были покрыты молочно-белым лаком.

– Как ты начала работать, Бренда? – спросил Джо, решив сразу перейти на «ты».

Бренда помолчала и закурила.

– Моя сестра Анита этим занималась, – ответила она, – и у нее всегда были деньги на новую одежду и все прочее. У нашей матери никогда лишних денег не было, она шила нам платья сама – с такими пышными рукавами-буфами, я их терпеть не могла. Мне хотелось большего, а у Аниты все было. Она приходила домой, приносила красивые платья и туфельки с ремешками, и мне тоже хотелось иметь такую одежду и такие туфли. Она сказала – делай как я, вот я и сделала. Поначалу мне не понравилось – у некоторых мужиков волосы на спине росли, пахло от них чесноком и чем похуже. Но потом я научилась лежать и в уме составлять списки – списки дел, которыми надо потом заняться, или вещей, которые хочу потом купить. Платья, туфли, чулки. Я перечисляла все это в уме, и очень скоро раздавался этот звук – ну, знаете, – и я понимала, что он кончил, я могу встать и идти своей дорогой.

– А беременность? – вдруг спросила я, представив, как сперматозоиды этих мужиков с волосатыми спинами и чесночным дыханием беспечно пускаются в плавание. Джо благодарно кивнул, когда я об этом спросила, – ему-то такое даже в голову бы не пришло.

– Были у меня три случая, – ответила Бренда, – и пришлось предпринимать меры, понимаете? У одной девушки есть знакомый врач в Джерси-Сити, все к нему и ходят. В первый раз было столько крови, что доктор Том перепугался, что она не остановится и велел мне ехать в скорую и сказать, что я сама это сделала вешалкой. Но я отказалась уходить, и, слава богу, скоро кровотечение прекратилось.

Все время, пока она говорила, Джо делал заметки в маленьком блокноте на пружине. Он фиксировал все, как репортер, не верил, что писатель вспомнит все необходимое, когда придет время переносить это на бумагу, что мастерство позволит удержать и сохранить все детали. У него все было записано – что люди говорили, как были одеты, где у них родинки. Однажды в китайском ресторане при нас поссорилась парочка; он и это записал.

Бренда в итоге стала Вандой, хрупкой, болезненной проституткой из «Сверхурочных», второго романа Джо. Потом он встречался с ней еще раз; я во второй раз идти отказалась. Наверное, я догадывалась, что он хотел с ней переспать, хотя он гневно отрицал бы это, если бы я спросила. Я представила Джо и ее, сексапильную, но все равно какую-то убогую, дешевую, представила, как она откидывает голову, чтобы не испортить свою аккуратную прическу. Она не станет растопыривать пальцы ног с ногтями, окрашенными в глянцево-молочный цвет, как обычно делают люди при оргазме, потому что никакого оргазма не будет – ни с клиентами, ни в принципе. Заправляя рубашку в брюки, Джо будет уверять себя, что все это в исследовательских целях; он будет повторять это про себя, спускаясь по лестнице и слыша шипение жарящихся на сковородке котлет в других квартирах и приглушенные голоса. И несмотря на то, что секс с Брендой не принесет ему радости и скоро забудется, он получит от него странный энергетический заряд.