Мама дорогая…

— Ник, не надо, — прошептала едва слышно и прикусила губу, когда его рука, бросив выводить узоры на животе, опустилась к кружевному треугольнику и принялась мягко поглаживать, усиливая и без того яркие ощущения.

— Тор-р-р-ри, ты же хочешь меня.

— Это все метка. — Дыхание сбивалось, с тихим вздохом я выгнулась и еще сильнее прижалась к нему бедрами, всхлипывая от желания.

Тело меня предало, эмоции словно взбесились, а разум канул в небытие, уступив место порочной страсти и безумным желаниям.

— Черт с ней, — выдохнул Ник, прижимаясь губами к шее, к тому самому месту, где огнем горел укус.

— Ах…

Пока одна рука продолжала поглаживать лоно, другая накрыла грудь, задрала сорочку еще выше и сжала чувствительное полушарие.

— Как же ты вкусно пахнешь, шаери. Ты меня с ума сводишь… Не могу больше ждать. Скажи, что хочешь меня… Скажи! — Он требовал, злился, и я едва не вскрикнула вновь, ощущая прикосновения его зубов.

— Ты… что?

Господи, он что, обновил метку?

Страсть никуда не делась, как и желание, но сейчас самой главной эмоцией был шок. Я кубарем слетела с кровати, прижимая руку к шее и окрашивая пальцы капельками крови. Хорошо хоть ее было немного.

Он снова меня укусил. И ничему меня жизнь не учит.

— Н’Ери! — громким шепотом прорычала я.

— Иди сюда. — Хищник призывно похлопал по матрасу рядом с собой, а глаза, и без того желтые, вспыхнули яркой поволокой. Да такой сильной, что у меня во рту все пересохло.

— Ты меня укусил!

Я отступила к двери и опустила взгляд ниже, прямо на обнаженную грудь. Главное сейчас не смотреть Н’Ери в глаза. Он же хищник, заманит, и не отвертишься.

— Но тебе же понравилось.

Никогда не понимала садистско-мазохистские наклонности, плетки, ошейники и наручники, предпочитала классические отношения. До этого самого момента. А сейчас мысль об укусах вызвала новую дозу эндорфина в крови. Если бы не страх перед последствиями…

— Это не имеет значения!

— Уверена?

Поняв, что утащить меня в постель не удастся, Ник сел, и одеяло медленно сползло вниз, вызвав новый приступ тахикардии.

— Ты спал голый?!

— Как будто это для тебя новость, — фыркнул он и взъерошил волосы.

— Не новость, конечно, — беспомощно пробормотала я, всеми силами пытаясь не смотреть на неприкрытые части тела. — Но ведь это я, то есть мы… Я хочу сказать… Черт, Ник, так же нельзя.

— Почему?

Глаза, вернувшие привычный зеленый цвет, были обманчиво невинными.

— Потому что это неприлично!

— Мы жених и невеста.

— Фиктивные!

— Давай сделаемся настоящими. Я только за!

Ответить я не успела, неожиданно дверь за моей спиной заскрипела и открылась, явив на свет заспанное чудо в розовой пижаме.

— Тетя Вика, — потирая кулачками глазки, произнесла племяшка.

Этого времени хватило, чтобы Ник упал на кровать и прикрылся одеялом по самую шею, сделав страшные глаза. Я ответила ему не менее выразительным взглядом:

«Какого черта ты не закрыл дверь?!»

«Я не думал, что к тебе входят без приглашения».

Пробормотав под нос весьма нелестную умственную характеристику шефа, я присела на колени и взглянула на малышку.

— Доброе утро, принцесса.

— Пливет.

Мила обхватила меня за шею и уткнулась носом в плечо.

— Ты чего не спишь?

— Плоснулась.

— Кошмар приснился? — Я подняла племянницу и прижала к себе.

— Нет. Папа маму щекотал и лазбудил.

— Щеко… — недоуменно начала я и прикусила губу.

Ник в кровати громко хрюкнул и спрятал лицо в подушке.

— Да, щекотал, а мама охала.

Убью Дашку, и Лешку убью. Детский сад, честное слово. Другого времени не нашли, идиоты. Да еще рядом с ребенком.

— Кушать хочешь? — Я попыталась перевести разговор с опасной темы.

— Хочу.

— Тогда подожди, сейчас я надену халат, и мы спустимся вниз, будем завтракать. Что ты хочешь?

Опустив племянницу на пол, быстро подошла к креслу и схватила халат.

— Ладушки.

— Значит, будем делать ладушки, — завязав пояс, я поправила воротник, так, чтобы скрыть свежий укус (жаль, волосы теперь короткие, придется внизу искать лейкопластырь в аптечке), обула тапочки и вновь взяла Милу на руки. — А дядя Ник спустится потом. Да?

Ник насмешливо глянул на меня, потом на малышку и выдал:

— А пощекотать?

Молча продемонстрировав ему комбинацию из трех пальцев, я вышла из комнаты.

Только спустившись вниз, вспомнила незнакомое слово, произнесенное хищником в пылу страсти: «шаери».

И что это такое?

Внизу уже хозяйничала мама. Она всегда вставала раньше всех, даже когда болела.

— Привет. — Я поцеловала ее в щеку и поудобнее перехватила Милку, которая завертелась, пытаясь разглядеть, что такого вкусного готовит бабушка.

— Ты чего так рано? Мила разбудила?

— Нет, сама встала, — прогоняя подступающий зевок, ответила ей. — Мы хотим оладушки.

— Сейчас сделаю, — тут же засуетилась мама, но я ее перебила:

— Нет, я сама.

И вручила ей Милку.

Не то чтобы я сильно любила готовить, с моим графиком работы это была непозволительная роскошь, но сам процесс всегда успокаивал и давал подумать, а сейчас этого так не хватало.

Я сама себя не узнавала в последние дни, и это мне совершенно не нравилось. Будто невидимый кукловод дергал за ниточки, заставляя думать и делать вещи, которые раньше были противны.

Сколько раз я насмехалась над глянцевыми куколками Ника, которые преданно заглядывали ему в глаза, ловили каждую улыбку и таяли от любого прикосновения, как кошки, одурманенные валерьяной. И вот тебе, пожалуйста, сама стала такой же.

Нравилось ли мне это? Разумеется, нет. И с этим надо было что-то делать.

Через полчаса, оставив Милку уплетать пышные оладушки с клубничным вареньем, я, сжав кулаки, собрала остатки былой гордости и чести и отправилась наверх.

Хищник так и не спустился, ожидал меня в кровати, значит, предстояло вновь попасть под его магнетизм, увидеть совершенное тело и, глотая слюну, добиваться свободы.

— Справлюсь, — пообещала себе, замерев на пару секунд у двери, и взялась за ручку.