– Скрип половиц, изменение освещения. В этом Доме легко определить, что ты не один в помещении.

Она опять почувствовала искушение рассказать ему о том, что видела, но прикусила язык. Вместо этого она указала на целую выставку невероятных игрушек.

– Это ты сам все это сделал?

– В детстве я выреза́л игрушки для Люсиль, – кивнул он головой. – Всякие финтифлюшки, чтобы доставить ей удовольствие.

Какой он милый.

– И вы были здесь одни? – спросила Эдит. – Все время одни?

– Отец все время путешествовал. Семейные состояния не исчезают сами по себе, без помощи извне. Папе пришлось постараться.

Эдит позволила ему эту горечь, так как разделяла ее. Дом пришел в упадок очень быстро – книга, которую она нашла в Буффало с рисунками Аллердейл Холла, была не такой уж старой. За таким хозяйством, как это, надо следить постоянно – забудь об этом хоть на пару лет, и здание сразу же состарится, а уж через пару десятков лет и вовсе будет выглядеть как уничтоженная болезнью развалина. Аллердейл Холл действительно умирал, и теперь Эдит уже не была уверена, что ее состояния хватит на его восстановление.

Но, несмотря на все это, это была счастливая комната, и ее владелец был рад видеть, как она внимательно рассматривает все, что в ней находится. Томас возвышался над ней, пока она изучала кукольного джентльмена, с белым лицом и волосами, нарисованными черной краской, – у него был монокль, подчеркивающий левый глаз, и два золотых горшочка в руках.

– Это фокусник, – объявил Томас. – Для того чтобы увидеть, что он умеет делать, его механизм надо завести по часовой стрелке ровно на пятьдесят восемь оборотов. Тогда он начинает двигаться и совершенно очаровывает аудиторию.

Он нажал на рычажок, и кукла устроила целое шоу из того, как маленький золотой шарик исчезает из-под одного из горшочков. Как завороженная Эдит следила за тем, как шарик продвигается под горшочками, пока – оп-ля! – не появляется во рту у куклы, которая претворяется, что выплевывает его в один из горшочков. Конечно, там был второй шарик, но Эдит смеялась над этой ловкой имитацией престидижитации[28]. Томас улыбнулся и коснулся ее волос. На его лице вновь появилась уже знакомая ей печаль, а потом ее сменило выражение сильного желания здорового мужчины.

– Ты так непохожа… – пробормотал он, продолжая касаться ее. Внимательно изучая, как будто хотел запомнить навсегда.

– Непохожа на кого? – мягко спросила она.

– Ни на кого, наверное, – сморгнул он, выходя из своей задумчивости.

А потом… наконец… наконец-то он поцеловал ее с настоящей страстью. Он крепко прижался к ней и впился ей в рот, продолжая гладить ее щеки, лоб и шею.

Некоторые считают, что женщины не испытывают страсти, по крайней мере так, как ее испытывают мужчины. Но если желание Томаса сейчас было более сильным, чем ее собственное, то Эдит не могла понять, каким образом ему удавалось сдерживаться все это время. Потому что ее собственное желание было абсолютным и всепоглощающим.

От этого желания она едва могла дышать. Это было как боль, как неудовлетворенная жажда, и все это только росло, пока он старался держать ее на расстоянии. Эдит сама вырывалась из кокона невинности – готовая лететь в его объятья – и ждала, когда же он войдет в нее и они, наконец, станут единым целым. Чтобы забыть о смерти, трагедиях и потерях. Она его жена, и ее долг и привилегия изменять его своей любовью и верностью.

Он положил руки на ее груди, которые были приподняты костяшками корсета, и она, задохнувшись, выгнулась ему навстречу.

– Эдит, – попытался он. – Ты ведь все еще в трауре и….

– Нет. Пора. Время уже пришло, – настаивала она.

Сбросив инструменты и механизмы с верстака, Томас повалил жену на него, покрывая ее лицо и шею над платьем поцелуями. Эдит знала, что он хочет ее, – она подняла юбку, и он стал двигаться, чтобы она могла принять его, и они бы превратились в единое целое, ну же….

Внезапно он остановился и отскочил от нее. Он выглядел… испуганным.

– Что случилось? – спросила Эдит, садясь.

– Мне послышался шум, – ляпнул он, отодвигаясь от нее подальше. – Я подумал….

– Что ты подумал? – в ожидании его ответа она слезла с верстака. – Что же ты подумал?

В этот момент в комнату вошла Люсиль. На подносе у нее стояли чайные принадлежности. Перегородчатая эмаль на чайнике выглядела очень красиво.

– Я надеялась найти вас здесь, – произнесла сестра Томаса со всей теплотой, на которую только была способна. – Приготовила для вас свежий чай.

Да, англичане действительно жить не могут без своего чая. Эдит наблюдала, как Люсиль поставила поднос и протянула ей чашку с кипятком. На блюдце лежала чайная ложечка, в то время когда на других блюдцах их не было, поэтому Эдит решила, что ложечка предназначается для сахара. Люсиль ничего не сказала о разгроме на полу – то ли из вежливости, то ли это действительно никак ее не заинтересовало.

Томас выглядел возбужденным. Пока он приводил себя в порядок, избегая взгляда Люсиль, Эдит показалось, что ему стыдно. Может быть, его волновало то, что из-за него она могла оказаться в щекотливой ситуации. Ведь если бы Люсиль вошла в комнату на несколько минут позже…. Он действительно настоящий рыцарь.

Однако она хотела бы, чтобы он рискнул.

– Вы слишком добры, – сказала Эдит.

– Не стоит благодарности. Я услышала лифт и почувствовала себя одинокой, – Люсиль указала на сахарницу. – Один кусочек или два?

#

Больно. Как больно.

Эдит проснулась от того, что ее желудок скрутила тошнота. На пароходе у нее был приступ морской болезни, но это было в тысячу раз хуже.

– Томас? Томас! – тревожно позвала она.

В лунном свете она увидела, что мужа рядом нет. Она поспешно зажгла свечу в серебряном канделябре и в шоке уставилась на пятно крови на подушке. Пятно располагалось как раз там, где она во сне касалась ее ртом. Она дотронулась до губ.

И тут она услышала шуршание шелка.

В воздухе висел запах:

– Жасмин, – произнесла Эдит. Это был не ее запах – она пользовалась розовой эссенцией.

Собака зарычала.

И вдруг она совершенно ясно поняла, что в комнате что-то было. Вместе с ними.

Или кто-то.

Но она ничего не видела. Их спальня, которую она с опаской осмотрела, выглядела совершенно обычно. Перевернутая постель еще хранила силуэт ее тела. Рядом с ним еще один силуэт говорил о том, что Томас тоже уже ложился. У изголовья стояла ее пустая чашка из-под чая. Рядом с камином был виден наполовину полный бокал с вином насыщенного красного цвета. Бокал Томаса, предположила Эдит. Книга. Она хотела посмотреть, что он читает, но, неожиданно почувствовала, что боится вылезти из кровати.