Они, как она часто думала, были прекрасной командой.

Она медленно открыла дверь в ванную. Комнату наполнял пар, и она почувствовала свежий, сладковатый аромат шампуня. Очки Бретта лежали на краю раковины, и его бледный, худой силуэт виднелся сквозь матовое стекло двери душевой. Голова и шея были опущены вниз и по форме напоминали вопросительный знак.

Он не двигался, просто стоял, пока вода стекала на его голову.

Возможно, подыскивает подходящую метафору для нового стихотворения, подумала она.

И почувствовала прилив нежности к этому чувствительному, творческому человеку, который так любил слова и с наслаждением терялся в собственных мыслях во время долгих воскресных поездок на велосипеде. Он смотрел только исторический канал «Хистори» и черно-белые фильмы; он разгадывал ручкой кроссворды. Он так отличался от нее – она ненавидела спорт и любила романтические комедии, так как они помогали ей отвлечься от тяжелой работы государственного защитника, – но это тоже шло на пользу их отношениям.

Она сделала глубокий вдох и открыла дверь душевой.

Бретт смотрел в водосток.

Вернее, на застрявшую там прядь ярко-рыжих волос.

Бет инстинктивно поднесла руку к голове. Ее волосы поредели, и кое-где появились залысины, но часть их еще оставалась на месте.

– Ой, привет, – наконец сказал Бретт. Он посмотрел ей в глаза, потом отвел взгляд. – Я уже выхожу, так что душ полностью в твоем распоряжении.

Она знала, что ему больно смотреть на ее борьбу. В последнее время он прикасался к ней так осторожно, словно боялся, что она может сломаться. Он наливал в термос овощной суп-пюре ей на обед – это было одним из немногих блюд, что она могла есть – и даже начал спать на диване, чтобы она могла лучше отдохнуть.

Но сегодня она не хотела, чтобы он видел в ней инвалида или пациента. Она хотела, чтобы он увидел в ней женщину.

Она не знала, как это сказать; это у него был талант к словам, не у нее. Поэтому она просто сделала шаг в сторону, чтобы выпустить его из душа.

Когда она наносила на кудри кондиционер, в руке осталась прядь волос. Бет судорожно вздохнула. «Отрастет, – сказала она себе. – Это временно».

Она выключила воду и завернулась в толстый халат – теперь она постоянно мерзла, – а потом с помощью салфеток собрала все волосы из слива и выбросила в мусорку.

На следующий день Бет встретилась с несколькими клиентами – женщиной, которую поймали на предложении сексуальных услуг полицейскому под прикрытием; девятнадцатилетней девушкой, обвиненной в преступлении средней тяжести. Потягивая в обеденный перерыв суп, она записалась на консультацию по подбору парика. «Можно удивить Бретта, перевоплотившись в блондинку», – подумала она.

Но он удивил ее первым.

Два дня спустя она вернулась домой с работы и крикнула:

– Бретт?

Ответа не было. В колонках не играл его любимый Вагнер, и по дому не витал аромат жареного батата или свежего хлеба.

В спальне опустел его обычно захламленный письменный стол – исчезли даже антикварные золотые часы.

На комоде лежала записка.

Дорогая Бет,

Мне очень жаль. Я не могу. Не могу быть тем, кто тебе нужен. Ты заслуживаешь лучшего. Всегда буду любить тебя.

Бретт

Она раз пять перечитала слова, но смысл до нее так и не доходил.

Она не пролила ни слезинки, когда родители выступили против нее – из-за брака вне католической веры, ее либеральных настроений, собственного мнения. Ее не сломило сообщение онколога о раке груди второй степени.

Но когда она увидела эти слова на обрывке бумаги, в котором узнала страницу из блокнота в кожаном переплете, подаренного Бретту для записи стихов, ее тело затряслось, и она зарыдала.

Через несколько недель, когда Бет с трудом тащила через вестибюль два бумажных пакета с продуктами – теперь ее желудок воспринимал только имбирный эль, хлеб и ванильный пудинг, – тяжелые бутылки с газировкой порвали один из них.

Одна бутылка покатилась по плиточному полу, а затем резко остановилась под кроссовком незнакомки в черном спортивном костюме, примерно ровесницы Бет.

– Я могу помочь? – предложила она и принялась собирать продукты.

– Спасибо огромное, – сказала Бет, глядя на порванный пакет. Чтобы дотащить все самой, понадобится два подхода, а она смертельно устала. – Я живу в 3F.

– Без проблем, соседка.

Девушка выпрямилась, посмотрела прямо на Бет, и у той возникло ощущение, что новая знакомая видит ее насквозь: сквозь одежду, свободно висящую на теле, и сквозь шарф, покрывающий теперь уже лысую голову, – и заглядывает прямо в душу, замечая все – рак, предательство, одиночество.

– Приятно познакомиться. Я Валери. Переехала сюда из Лос-Анджелеса несколько месяцев назад.

Нож вонзается в мою кожу так быстро, что кровь начинает идти раньше, чем я чувствую боль.

Меня охватывает дрожь, и я хватаю бумажное полотенце и оборачиваю вокруг пальца.

Порез не слишком серьезный. Я просто нарезала небольшим ножом красный перец в салат. Но теперь мне нужен антисептик и пластырь.

Прохожу через гостевую спальню в ванную, но шкафчик над раковиной пуст. Я привезла с собой обезболивающее, тампоны, шампунь и, как мне казалось, все остальное, что могло понадобиться, но забыла средства первой помощи.

Красное пятно уже расплывается по бумажному полотенцу, хотя я использовала два слоя. Если зажимать порез и дальше, кровотечение остановится. И я обойдусь без пластыря.

Но я резала еду на доске, которую нашла возле раковины. А когда-то я читала ужасную статистику, которую запомнила на всю жизнь: на разделочных досках может быть на двести процентов больше бактерий, чем на сиденье унитаза.

Можно было бы сбегать в аптеку и купить антибактериальную мазь. Но я только что закинула макароны в кипящую воду. И я даже не знаю, где здесь ближайшая аптека.

Есть еще другой вариант.

Возвращаюсь в гостиную и смотрю на закрытую дверь хозяйской спальни. Там должна быть ванная, потому что мою Кассандра называла гостевой.

Сестры Мур не говорили, что мне нельзя туда ходить. Если я возьму тюбик антисептика и пластырь, ничего плохого не случится.