– Зачем?

– Ну а как же? Драгун скачет, ветер все время в лицо, вот волосы и летят назад.

– А усы твои лицо по горизонтали растаскивают, – вмешался Витя Проскурин. – Поуже оно должно быть: с такой широкой физиономией против ветра не поскачешь.

– А что же делать?

– Бакенбарды надо наклеить.

Тут вступил Андрей Мягков:

– Видел на репетициях парада конной милиции, у всех наездников грудь колесом.

– Это еще почему?

– Ну, против ветра же скачут, сопротивляются ветру.

Подложили мне подушки под одежду, сделали грудь колесом.

– Шуряка, одну существенную деталь упустили, – вставил слово Жора Бурков. – Кавалерист всю жизнь в седле скачет, значит, «пятая точка» у него должна быть в форме седловины, потому что бьется все время о седло.

В общем, в соответствии с этими замечаниями меня преобразили. Я в зеркало на себя глянул: грудь колесом, «пятая точка» в форме седловины, ноги кривые, волосы зачесаны – и сам дальше мысль развиваю: «Раз он всю жизнь с лошадьми, то у него не смех должен быть, а лошадиное ржание».

У меня был день на подготовку, а Рязанову показаться не было возможности: он был очень занят на репетициях. Утром в день съемок я ему показываюсь: иду весь такой из себя. Эльдар Александрович минут пять молчал, оцепенел просто, а потом подошел и прошептал мне, как врач больному:

– Санечка, ты что с собой сделал?

– Эльдар Александрович, все логично…

И я начал ему все объяснять. Он хохочет. Надо отдать должное, Эльдар Александрович очень доверчиво относился к тому, что предлагали актеры.

– Саш, по сценарию, твой герой все же дворянин, из Петербурга в гости к Огудаловым приехал, а дворяне в XIX веке почти все знали французский. Но раз нашего драгуна так жизнь в конюшнях изувечила, то можно предположить, что общение с лошадьми вышибло у него память, поэтому он французский забыл. Когда ты будешь считать шаги в сцене, где вы стреляетесь – ты до трех посчитай по-французски, а дальше продолжи по-русски, потому что французский не помнишь…

И вот я считал:

– Un, deux, trois …[2] четыре, пять, шесть… – этот ход уже Рязанов придумал.

Еще Эльдару Александровичу на съемках понравилось мое ржание, но во время озвучания повторить его у меня никак не получалось. Алиса Бруновна Фрейндлих с абсолютным музыкальным слухом послушала черновую фонограмму и дала мне несколько советов о том, как набрать дыхание, как заржать, и сама мне показала, а потом добавила:

– Только у меня ржание дамское, кобылиное, а у тебя должно быть мужское, жеребячье.

И когда мы снова стали озвучивать, я заржал.

– Это замечательно, – сказал Эльдар Александрович. – На всякий случай запишите ржание еще раз.

Я не сразу понял, зачем ему это. Но когда озвучивали другую сцену, за кадром я услышал мое ржание. Я спросил:

– Эльдар Александрович, зачем вы даете мое ржание за кадром? Меня же нет в этой сцене.

– Зато зрители догадаются, что рядом конюшня.

Вот так весело мы снимались. Хотя сцена со стрельбой по стакану могла закончиться трагично.

Поставили стакан Никите Михалкову на цилиндр. В цилиндр подложили картонку, и пиротехники заряд сделали, чтобы стакан взорвался. Первый дубль – бах! – у Никиты глаза на лбу: что случилось?! Оказалось, пиротехник перепутал, и заряд этот в обратную сторону установил. Хорошо, что все обошлось.

Второй дубль сняли. Эльдар Александрович всегда приглашал актеров посмотреть дубль и спрашивал, все ли их устраивало, вдруг кто-то недоволен чем… Тогда только-только появились мониторы. Вот все мы сгрудились, смотрим в монитор. А в этой сцене далеко на общем плане Алексей Васильевич Петренко сидит на веранде, щелкает орешки щипчиками и наблюдает за дуэлью. Алексей Васильевич взял и пошутил:

– Эльдар, хочу еще дубль.

– Почему, Алексей Васильевич?

– Мне кажется, я переиграл, пережал…

– Так, еще дубль, – тут же распорядился Рязанов.

– Эй, я же пошутил… – начал объяснять Петренко.

– Нет, – отрезал Рязанов. – Раз артист просит еще дубль, значит, будем снимать.

Вот такой принципиальный человек был Эльдар Александрович.

Помню, из-за ограниченного метража картины был сокращен один забавный эпизод с моим участием. У нас была сцена с Сергеем Арцибашевым, который играл бухгалтера, одного из воздыхателей Ларисы. Я в доме Огудаловых музицировал на фортепиано, а над инструментом висел портрет, на котором был изображен мужчина, в точности похожий на меня. Я играю, ко мне подходит герой Арцибашева. Я встаю перед ним, подпрыгиваю, как кавалерист, и вытягиваюсь на цыпочках. А за мной – портрет. Герой Арцибашева смотрит на меня, потом на этот портрет, потом опять на меня: мол, откуда такое сходство? А я отвечаю:

– Батюшка покойный. Расскакался на лошади – и насмерть о дерево.

Смешная сцена была, но в итоге она не вошла в фильм.

Даже если я не был занят в съемках, я приходил в павильон и смотрел, как работают Петренко, Фрейндлих и другие актеры. Для меня это была и школа, и большое удовольствие – понаблюдать за мастерами в процессе съемок.

Алексей Васильевич Петренко – потрясающий актер. Помню, он все время ходил, бормотал что-то про себя. Я его спросил:

– Алексей Васильевич, вы что, текст учите?

А он ответил:

– Нет, я придумываю внутренний монолог героя. Например, в этой сцене я молчу, но я же думаю. Вот я и сочиняю, о чем бы мог в это время размышлять мой персонаж.

То есть он наполнял изнутри свой образ, который должен был жить и играть в этой сцене, несмотря на то, что его герой молчал.

Алиса Бруновна Фрейндлих в перерывах между сценами улыбнется кому-то, а сама все время ходит сосредоточенная, вся в образе.

Для Ларисы Гузеевой это была первая роль в кино. Мне рассказали, что когда Шакуров пробовался на роль Паратова, он предложил ее Рязанову, сказал, что хотел бы играть с этой актрисой. И Эльдар утвердил Ларису. Потом Шакуров ушел, а Лариса осталась, потому что уже была утверждена. Я считаю, это была самая звездная роль в ее артистической карьере. Я помню, там была сцена в павильоне, где героиня Гузеевой должна была плясать и при этом смеяться и плакать одновременно, а у нее не получалось. Это был единственный раз, когда я слышал, чтобы Рязанов кричал на артиста:

– Смеяться! Плакать! – кричал он ей.

Но зато с помощью этого приема Эльдар Александрович добился от Ларисы нужного эффекта, проявления необходимых эмоций.

Эльдар Александрович на актеров обычно не повышал голоса, но очень любил порядок и тишину на съемочной площадке, поэтому на администраторов, техников он мог рвать и метать. Не дай бог, идет репетиция, актеры работают, а за спиной кто-то шепчется или разговаривает – он возмущался страшно. Или когда артисты были на местах, а к съемкам что-то не готово – мог быть скандал. Работу актеров он очень ценил.