Трудно мне работалось на съемках фильма «Мы из джаза», потому что напряжение было колоссальным: я боялся провалиться как актер, боялся подвести своего друга Карена Шахназарова. Но на «Зимнем вечере в Гаграх» я был уже увереннее, даже самоувереннее, я бы сказал. Легко было и потому, что и Петр Иванович Щербаков, и Сергей Никоненко, и Евгений Евстигнеев, и Наташа Гундарева создали удивительно слаженный актерский коллектив. На съемки мы приходили с улыбкой.

Директором обеих картин был Владимир Клименко. У него не было экономического образования, но Карен приглашал его на все свои фильмы до конца его дней – именно за человеческие качества. Это был директор, который делал все для фильма, для актеров, для режиссера. Когда на съемках «Мы из джаза» в Одессе со мной случился еще один инфаркт, то он каждый день приезжал на площадку, когда я играл, сидел рядом с медсестрой и беспокоился: не дай бог с Панкратовым что-то стрясется. Если я не снимался, он доверял площадку своим администраторам, но сидел в гостинице, дежурил возле меня, как нянька. За это я его вспоминаю с благодарностью. Царствие ему небесное!..

Карен – очень мудрый режиссер. Он не любит показывать актерам, что делать, почти не встает с кресла – лишь иногда, чтобы уточнить мизансцену. Но Шахназаров в основном снимает по своим сценариям, поэтому он отвечает за каждое слово, за каждое предложение в фильме. Карен знает точно, что хотел сказать той или иной сценой, поэтому он так подробно все это раскрывает актеру, и актер четко понимает, что от него требуется – ему остается только уточнить нюансы мизансцены. Еще Карен очень серьезно относится к кинопробам. Кинопробы у него – это экзамен для актера. На кинопробах он просит актера что-то сделать и смотрит, справится тот или нет. Потом, уже на площадке, он добьется, доведет актера. Но на пробах Карен должен четко понимать его или ее потенциал.

Я думаю, что когда он меня утверждал на все роли, в которых я в его фильмах снимался, он уже знал, что я справлюсь. Мы знакомы со вгиковских ступенек, поэтому он мне доверял. Хотя Скляр сказал в одном из интервью, что в «Зимнем вечере в Гаграх» Карен хотел сначала снимать его, а не меня, но Карен мне об этом никогда не говорил. Причем еще на стадии сценария мы с Кареном обсуждали главного персонажа фильма. Помню, я тогда спросил у сценариста Александра Бородянского:

– Почему мой персонаж не из Алтайского края, как я, а из Воркуты?

Бородянский ответил:

– Ну, могу я хоть какую-то свою биографическую черточку вписать?

Дело в том, что сам Бородянский из Воркуты, из шахтерского края.

В общении с группой Карен всегда держал дистанцию. Я думаю, это потому что он был молод (в отличие, например, от мэтра Андрона Кончаловского) и понимал, что, если слишком сблизиться, его не будут воспринимать серьезно и это пойдет во вред работе.

Для Карена также очень важна административная группа, важна работа второго режиссера, который должен обеспечивать тишину и порядок на площадке.

Я помню, однажды на съемках «Сибириады» все почувствовали, что Андрон – мягкий интеллигентный человек, и стали этим пользоваться. Началась некоторая расхлябанность на площадке. Тогда Андрон собрал всю группу на улице деревни, сел на поваленное бревно и заплакал. Он сказал:

– Ребята, так нельзя. Если не хотите работать – не работайте.

Группа все поняла, и больше этот вопрос никогда не поднимался.

Карен же контролирует такие моменты с первого шага, даже с подготовительного периода. Уже от художников-декораторов он требует досконально выполнять все требования. Вот такие разные подходы у двух гениальных режиссеров.

Случается, что режиссер удачно срабатывается с какими-то актерами и продолжает их снимать на протяжении всей творческой жизни. У Карена Шахназарова тоже были такие актеры – это, например, Евгений Евстигнеев, Петр Щербаков, Борислав Брондуков, Николай Аверушкин и другие. Мне тоже посчастливилось сняться в четырех его картинах.

Карен всех нас, актеров, очень любил. Когда Евстигнеев согласился сыграть эпизод в фильме «Мы из джаза», Шахназаров очень обрадовался. Для него это значило, что мэтр признает и уважает его как режиссера и, самое главное, доверяет ему. Если Карен что-то требовал – Евстигнеев все исполнял от и до. Когда Шахназаров запустился с фильмом «Зимний вечер в Гаграх», тут уже Евстигнеев не отставал от него. Он узнал про сценарий, тихонечко его прочитал и просил Карена его утвердить. Карен многих пробовал, но в итоге взял Евстигнеева. Плюсом послужило и то, что Евстигнеев в молодости играл в заводском джазовом оркестре на ударных инструментах. Но Карен также знал, что у актера на тот момент было уже три инфаркта – это могло стать причиной, почему Шахназаров не сразу его утвердил. Евстигнеев был ударником, поэтому научиться чечетке ему было нетрудно: у него прекрасное чувство ритма. Почти каждый дубль, когда мы снимали, он импровизировал, делал разный ритмический рисунок.

С Евстигнеевым было легче – муки были со мной, но однажды труд моих учителей был вознагражден. В фильме есть кадр в финале, где оператор крупным планом снял мои ноги. Когда мы репетировали с Володей Кирсановым, он показал мне какой-то ритмический рисунок и попросил повторить. Я сделал что-то свое, то есть сымпровизировал. Все это снималось на пленку. Мы сначала показали Карену отснятый огромный этюд: в нем был и степ, и что-то из испанского, по-моему, фламенко. Карен посмотрел, хлопнул дверью и ушел. А время истекало, тогда мы по кусочкам смонтировали мой финальный танец-импровизацию. Карен его одобрил, и сцена последнего урока с героем Евстигнеева – это уже была моя импровизация на ходу.

Я очень жалел, что из фильма «Мы из джаза» вырезали сцену скандала в ресторане между моим героем и Катькой, героиней Лены Цыплаковой. Она заказывала для нас шампанское в ресторане. Изначально было снято, как после нашего ухода я возвращаюсь и из кармана всю мелочь до копеечки ей отдаю: «На!» Это было моим ответом на испытанное унижение. В итоге Карен эту сцену не взял. Я думаю, он не хотел, чтобы наши герои выглядели озлобленными. В фильме была еще одна замечательная сцена, когда мы сидим в полуразрушенном здании и поздравляем с днем рождения героя Петра Щербакова – эта сцена пропитана добротой, а в сцене в ресторане все же чувствовалась агрессивность. Шахназаров хотел показать зрителю, что наши герои не агрессивны, агрессивен окружающий мир и люди, которые их не принимают. Я думаю, что, хотя та сцена мне и нравилась, Карен был прав, что вырезал ее.

Это золотой человек, это был мой друг настоящий. Я знаю Евгения Евстигнеева с 1964 года, когда я учился на первом курсе театрального. Он окончил то же училище, что и я, которое сейчас носит его имя – Нижегородское театральное училище имени Е. А. Евстигнеева. Я сейчас являюсь в этом училище председателем Попечительского совета.

С нашим знакомством связана одна забавная история. Евгений Александрович приехал навестить маму в Горький, а В. А. Лебский, директор училища, узнал о его приезде. Он Евстигнеева разыскал и пригласил встретиться со студентами. Встреча длилась более трех часов. Евгений Александрович рассказывал о «Современнике» (театр тогда гремел на всю страну), о друзьях-актерах, вспоминал, как учился в Горьком. Но меня на этой встрече в зале не было, потому что меня выгнали. А произошло вот что. Тогда все увлекались «Битлз». Я, деревенский парень, посмотрел, что городские отращивают волосы, и тоже отрастил. Пришел на встречу с легендарным актером в актовый зал заранее, сел в первом ряду. Как же – живой артист из театра «Современник» приехал! Однако директор Виталий Александрович Лебский был строгих правил. Он подошел ко мне: