– Саша, нам, наверное, всю жизнь придется дурачками прикидываться, потому что умных не любят, гнобят и уничтожают. Поэтому мы хорошо справляемся с комедийными ролями: просто скоморошничать приучила действительность. А вот когда заявишь о себе, что ты что-то знаешь, в чем-то разбираешься, и глубоко разбираешься, тебя начинают топтать, гнобить; ты становишься неудобоваримым, ты начинаешь мешать…

В итоге на протяжении съемок фильма «Салон красоты» мы играли этюды на заданную тему. Я ставил перед актерами задачу, но предоставлял им полную свободу действий в отношении того, что говорить. Диалоги в парикмахерской, разговоры парикмахера с клиентами я брал из сценария – эти сцены были удачными, и здесь я не мог ничего добавить.

В небольшой роли снялась у меня и Ирина Алферова. Я ей благодарен еще и потому, что она меня очень выручила со съемками. Изначально ее роль должна была играть Вера Сотникова, но уехала в Петербург на какие-то кинопробы и не вернулась. Я был в панике, надо было работать – у нас тогда были жесткие планы. Хорошо, что я уговорил вместо нее Ирину. Правда, половину ее сцен вырезали еще в Госкино. Она играла Лялю, подругу директора рынка. Директор рынка (Володя Сошальский) был представлен эдаким мафиози, и его роль заставили убрать полностью. В Госкино сказали, что в Советском Союзе жуликов не бывает. То есть в 80-е годы не могло быть и речи о мафии на советских торговых точках. Роль Иры, соответственно, тоже существенно сократили, потому что у нее почти все сцены были с Сошальским. Нам было очень обидно.

Во время работы над фильмом меня познакомили с композитором Юрием Антоновым, который был на пике популярности. Он написал музыку к фильму и настоял, чтобы в фильме прозвучали все сорок две минуты его музыкального сопровождения. Я это рассматривал, конечно, как избыток музыки, однако сумел извлечь из этого пользу для фильма. Убрав из сценария неудачные диалоги героев, я наложил некоторые сымпровизированные актерами сцены на музыку. То есть зритель не знал, о чем точно говорят герои, но, благодаря блестящей актерской игре, без труда понимал, что происходит в сцене. Тогда я пришел к интересной мысли, что музыкальность в кинематографе иногда может заменять словесность.

Мы с Эльдаром Рязановым работали на «Мосфильме» в одном объединении Алова и Наумова. Часто виделись в коридоре, здоровались. Я всегда хохмил, рассказывал анекдоты, всех смешил. Эльдару Александровичу это нравилось. Иногда встречались, а он спрашивал:

– Саша, новый анекдот-то есть?

– А как же…

Эльдар Александрович всегда был очень добродушным. Когда я Дзигану рассказал об этой черте его характера, тот засмеялся и ответил:

– Да это потому, что он толстый, а все толстяки очень добродушные.

Рязанов делал фотопробы для нового фильма «Жестокий романс». Изначально он видел в роли Сергея Паратова Никиту Михалкова, но тот готовился снимать «Очи черные» с Марчелло Мастроянни. Поэтому Паратова должен был играть Шакуров, однако тот получил в театре роль Сирано де Бержерака и отказался сниматься, потому что сыграть Сирано – было мечтой всей его жизни. И кто-то предложил Рязанову снять меня в роли Паратова из-за нашего с Никитой внешнего сходства. Рязанов сделал фотопробы, разложил пасьянс из фотографий. Вызывает меня:

– Саш, не будет никаких кинопроб.

А я так готовился к ним, спрашиваю:

– Почему?

– Вот, смотри, – показывает мне фотографии. – Выглядишь мальчишкой, и черт какой-то у тебя в глазах – особенно рядом с Алисой Бруновной Фрейндлих, Алексеем Васильевичем Петренко. Даже Витя Проскурин, самый молодой из вас, и тот выглядит старше.

Рязанов меня не утвердил. К счастью, Никита Михалков согласился на съемки: Марчелло Мастроянни по каким-то причинам попросил перенести работу над фильмом «Очи черные».

Я в то время уехал в Ленинград сниматься в детской картине «И вот пришел Бумбо» к режиссеру Надежде Николаевне Кошеверовой. Там играли Олег Басилашвили, Татьяна Пельтцер, Оля Волкова, Валерий Золотухин, Сергей Филиппов, Зиновий Гердт, Светлана Немоляева, Георгий Штиль – просто потрясающий коллектив собрался! Было счастьем познакомиться с этими мастерами, пообщаться! Хорошая школа была для меня, тогда молодого актера.

Я уже снимался у Кошеверовой, как вдруг помощник режиссера подходит ко мне и говорит:

– До тебя Рязанов не может дозвониться, телефон никак не найдет. Перезвони ему.

И дает мне номер. Я звоню, трубку берет Эльдар Александрович:

– Саша, ты мне нужен, хотя бы на два дня.

– А что такое?

– Роль для тебя написана – драгуна, офицера.

– Но в сценарии не было никакого драгуна.

– Ты помнишь место в сценарии, где Лариса Огудалова рассказывает, за что она полюбила Паратова? Так зачем об этом рассказывать! Я сцену придумал, что приезжает из Петербурга ее родственник, этот драгун, и Паратов с ним затевает стреляться.

– Хорошо, приеду.

Я освободил два дня. В поезде в Кострому мы ехали с А. Б. Фрейндлих. Она меня спрашивает:

– А ты что едешь, Саш?

– Да вот, Эльдар Александрович какого-то драгуна придумал.

И она мне рассказала, что Рязанов – очень суеверный человек. Если он сделал приглашение актеру, а фотопробы были, то обязательно должен его снять, пусть даже в эпизоде, массовке – иначе что-нибудь произойдет с фильмом. Вот такое у него было поверье.

В Костроме я вместе со всей группой поселился в гостинице «Турист». Мне дали учить сцены. Костюм для меня уже сшили: мои размеры были в актерском отделе. Причем мой драгунский мундир из английского зеленого сукна, воротничок стоечка, шили в ателье, где шьют мундиры для генералов и маршалов. Золотом шитые эполеты взяли у реставраторов костюмов. Я надел мундир, посмотрел на себя в зеркало, подумал: «Ну, хорош, подлец!»

По вечерам вся творческая группа собиралась в номере люкс Никиты Михалкова. Вот туда я и заявился в новом мундире:

– Ну, мужики, как? Красавец?

А Никита улыбнулся и сказал:

– Саш, а откуда зритель догадается, что ты драгун, а не пехотинец?

– Ну так мундир же драгунский?

– А кто из зрителей помнит, в каких мундирах ходили драгуны в XIX веке? – смеется он. – Надо что-то придумать, чтобы зритель догадался, что ты кавалерист. Вот, например, все кавалеристы, которых я видел, были кривоногие. Это от постоянной езды на лошади.

Остальные актеры его поддержали. Ну, я согнул ноги колесом, прошелся. А чтобы кривизна была больше видна, мы решили, что мне нужно заправить брюки в сапоги, хотя изначально планировалось, что я буду носить брюки навыпуск.

Тогда высказался Алексей Васильевич Петренко:

– Тебе бы еще волосы поднять, сделать такой начес гребнем.